Тысячу раз умереть - страница 38

Когда я вынырнул из его воспоминаний, ощущения были такие, словно по мне проехались паровым катком. Ноги держали плохо, голова пульсировала и казалось вот-вот взорвется. Я сел на стул. Пока воспоминания были еще свежи, я взял тетрадь и начал записывать. Через пару часов часть этих воспоминаний сотрется из моей памяти, как стираются сны, становясь лишь нечеткой картинкой из образов и общей сути. Поэтому я торопился.

Большего всего я старался сосредоточиться на чувствах. Их записывал особенно старательно. На протяжении всей жизни Марков испытывал самую разную гамму ощущений: от ужаса до неконтролируемой радости. Особенно страшно мне было записывать его ощущения, когда я понимал их ложность. Вызывавшие их события придумывал сам мозг, соответственно мозг пугался сам себя. Такой вот каламбур. Но несмотря на все свою бурную жизнь, самый большой ужас Марков испытывал перед смертью. В нем постоянно присутствовал страх. Он писал в своей маленькой тетради с каждым днем все больше, посвящая расчетам все свободное время, не занятое едой, приемом лекарств и походами в туалет.

В последнюю неделю своей жизни, он утратил способность писать. Поразивший его инсульт оставил правую руку недееспособной. Левая слушалась плохо. Когда приходила сестра, он просил ее записывать, но она отказывалась. Марков испытывал страх, но не перед смертью, а перед тем, что не успеет закончить начатую работу. Он боялся, я тоже.

Когда я закончил писать, моя футболка и больничный халат на спине были мокрыми, словно меня поливали из шланга. Это было невероятно тяжело. Его жизнь, смерть, ощущения – я все это пропустил через себя, а потом записал на бумагу. В тот день после дежурства я пришел домой и рухнул на кровать. Кристина разбудила меня только на следующий день.

На несколько месяцев вся моя жизнь превратилась в нескончаемый кинофильм. Между учебой и дежурствами я старался систематизировать полученную информацию, выискивая закономерности у разных типов больных. Как по какой-то волшебной команде к нам стали привозить пациентов психиатрических клиник, хотя раньше их почти не было. Теперь же они прибывали почти в каждое мое дежурство. Видимо, я правильно пытался использовать свой дар.

Про трагедию в «Олимпе» не вспоминал. Марк в моей жизни превратился в далекий призрак прошлого. Все-таки правильно говорят, время лечит. Забыл я и тот ужас из воспоминаний Александра Ремизова. На встречи «Олимпа» я не ходил, семья моего отца тоже. Я даже пропустил открытие памятника, хотя Екатерина Михайловна несколько раз мне звонила и лично приглашала. Я мотивировал это тем, что 31 декабря улетаю в Турцию. Мы действительно туда улетели с Кристиной, но только 4 января. Просто я не хотел возвращаться к прошлому, а памятник обязательно меня к нему бы вернул.

Работа захватила все мои мысли и чувства. Теперь я относился к моим ощущениям и смертям как к чему-то обыденному. Я по-прежнему каждый раз умирал. Это по-прежнему было каждый раз неприятно, но я пропускал это через себя, как факир, смирившийся с тем, что, работая с огнем, в любом случае, ты иногда будешь получать ожоги. Это нужно было ради результата, и я это делал.

Так продолжалось до летней сессии. Ее я сдал без особых трудов. Когда тебе нравится то, чем ты занимаешься, знания даются легко. Последний экзамен пришелся на начало июня. Сдав его, я почувствовал облегчение. Теперь не нужно было ходить на пары после дежурства, а можно было просто идти домой спать.