#тыжедевочки - страница 21

Она постоянно шутит, как будто живет в ситкоме. Высмеивает все и всех, себя в том числе. Когда она приходила чуть более нарядная, чем обычно, и мы ей отвешивали какой-нибудь комплимент с издевкой, вроде «Куда это ты такая красивая собралась? К мужчине?»

– Конечно, – отвечала она. – И не к одному… Я же иду в паспортный стол, потом на итальянский – сплошные мужчины!

У нее склад ума, как у сорокалетнего циника. Она хотела вписать это в резюме и, может, поэтому ее никуда не звали. Она бы и родного ребенка высмеяла, если бы он, не дай бог, у нее был.

– Я бы рада вдохновиться лунным светом и писать восторженные повести о любви, – говорила она. – Но, к сожалению или к счастью, меня не воспитали девочкой, я не восхищаюсь. В детстве мне, должно быть, вырезали Восхищение и впаяли Негативное мышление. А это очень тяжелый груз. Вот я несу его, чувствую, так сказать, эпоху. А люди, тонко чувствующие время, редко бывают уравновешенными. Они либо поэты, либо самоубийцы, либо все вместе.

Самые злые шутки у нее были всегда про себя. Она высмеивала правду по правилам Бернарда Шоу (имеется в виду цитата Б. Шоу: «Мой способ шутить – это говорить правду. На свете нет ничего смешнее», – прим. авт.), и всегда сначала было очень смешно, а потом хотелось повеситься. Мне кажется, у нее не все в порядке, я-то такое вижу издалека. Из-за всего этого мне нелегко было решиться жить с ней, но что, в конце концов, было хуже: злые шутки и крыша над головой или никакой крыши и никаких шуток?

У нее оказалась приятная квартира с телевизором в каждой комнате:

– Обожаю смотреть глупые сериалы, – сказала она.

Родители жили отдельно, и был еще старший брат, но он давно женился и жил за городом. Так что злая Катя была единоправным властелином этого двухкомнатного жилья. Окна смотрели на парк, который зеленым ковром стелился до самого горизонта. Там она проводила свои утра: бегала, пока товарищи без особого места жительства досматривали на лавках последние сны. В ее комнате было светло, прохладно и много книг. В комнате поменьше она предложила жить мне. Там были плотные шторы, за которыми было приятно спать. Кухня была не слишком просторная: каждый квадратный сантиметр был задействован в общем интерьере. На стене висели старинные часы:

– Они еще со времен войны ходят, у бабушки тогда дом горел, но часы успели вынести, так они и ходят до сих пор, – проинформировала Катя. Странно, что у таких, как она, бывают бабушки, подумала я.

Прямо под часами была плазма, она показывала очень много каналов и растягивала фигурки людей в стороны, так что все казались немного толстяками. Холодильник был весь обклеен магнитами («Из всех стран, где я не была,» – сказала она).

25 сентября

Восхитительно чувствую себя на новом месте. Родственники не знают, где я живу. Катя варит по утрам овсянку, что для меня тоже странно, так как злые персонажи, насколько мне известно, не едят каш. За два года учебы я ни разу не видела, как она ест, – и это, кстати, сходилось с моей теории о недочеловечности.

– Да у меня аллергия, – объяснила она.

– На что?

– Да почти на все. На сладкое, на красители, ароматизаторы…

– А где их нет?

– Вот именно, нигде. А ты чего не ешь ничего?

– Худею, – говорю. – Мне ради размеров среднестатистической девочки надо вообще не есть.

Она понимающе кивает.

26 сентября

Если Катя дома по вечерам (пару раз в год), она часа два сидит перед телевизором и прилежно смотрит все отечественные сериалы (исключительно смешные). Цитирует рекламу. Но большую часть времени ее нет дома: учит третий язык – итальянский, ходит учить кого-то ему же. Делает какие-то художественные и нехудожественные переводы. Еще шутит, что это у нее диета такая, лингвистическая. А я сижу на воде и отжиманиях, потому что вес опять 51. Отжимания – мой любимый вид пыток. Она шутит: