– Мы не можем сказать Маше, ты же понимаешь. Она старенькая, её это убьёт. Пока она не знает, есть надежда. Вдруг они просто тяжело заболели, и душа странствует, пока врачи делают операцию. Ещё в кому люди впадают иногда, если сильная травма головы, например, – Екатерина пыталась логикой победить страх у себя и малышки.
– В кому? – спросила откуда-то из подушки девочка.
– Да, это когда человек как будто спит, но на самом деле тяжёлая травма не даёт его телу жить. Это если очень вкратце. Вдруг с ними так. Поэтому и хотела спросить. Может, им помочь можно, – она ласково погладила малышку.
– Нельзя. Они четыре дня назад умерли. Автобус перевернулся экскурсионный. Пожар был. В газетах писали, – ответила девочка также не поднимая голову от подушки.
– Это они сказали? – спросила Екатерина, уже с трудом удерживая себя в сознании. Дико было представить, что маленькая девочка видит покойников, как живых, они с ней разговаривают. Здесь, при ней, прямо сейчас, в её квартире, среди бела дня. Кто-то вторгается в жизнь малышки, а она не может ровным счётом ничего сделать. Вообще ничего. Совсем.
Екатерина пошла на кухню за каплями от сердца. Ещё одно откровение и писать телеграмму в Ялту будет некому.
Это уже слишком.
Ещё некоторое время сидели молча. Екатерина с трудом дышала, пытаясь унять сердечный приступ и прийти в себя. Малышка хлюпала соплями, отвернувшись от бабушки, и отказывалась разговаривать.
Наконец, Екатерина немного успокоилась и решилась снова попросить малышку поговорить с ними:
– Зайка, прошу, ты можешь им передать мои слова?
– Да, – сурово ответила кроха.
– Они здесь или в кухне?
– Здесь.
Сердце опять больно кольнуло.
– Не бойся, я сама и боюсь, – почему-то ответила малышка. – Ты просто говори. Они тебя слышат. Я могу молчать, – добавила она.
– Хорошо. Значит так. Любимые мои, – голос её дрогнул. – Я скорблю о вашей беде. Мы ещё ничего не знаем. Телеграмму от вас Машенька ждёт до сих пор. Сама ей я ничего говорить не буду. Это её убьёт. У меня нет никаких доказательств. Когда будут официальные данные, я обещаю, что буду рядом и сделаю всё, чтобы вас похоронили и позаботились о вас наилучшим образом.
Внезапно она разрыдалась в голос, закрывая рот ладошкой. Крик рвался наружу неистовый и отчаянный. В первый раз она полностью и до самой глубины осознала, что их нет, как будто их боль и скорбь проникли сквозь всё её существо и трагедия обрела плоть и кровь. Девочка сползла с кровати, подошла к ней и обняла за плечи своими маленькими ручонками.
– Они умерли раньше, чем пожар начался, – сказала она. – Вася просил передать, что им не было больно, только очень страшно. Очень.
Екатерина покивала головой, ощутив себя в салоне автобуса, летящего с обрыва вниз. Вокруг сумки, газеты, бутылка с «Тархуном» пронеслась, разбив стекло. Страшно кричали все: мужчины, женщины, дети. Никому не спастись. Слишком высоко, слишком высоко.
– Ааа, – кричала Екатерина на всю комнату не в силах вынырнуть из этого наваждения, а малышка просто сползла на пол около кресла и тихонько плакала, уткнувшись в свои коленки. Она тоже видела это всё уже битых три дня и не могла ничего сделать. Она молилась, просила все силы и всех богов, чтобы они остались живы. Но сама понимала, что видит лишь последствия трагедии, уже свершившееся. Ничего не изменить. Так зачем этот дар, если от него только боль, только страдания?
