Одно фото выделяется особо. Оно явно дореволюционное, напечатанное на плотной бумаге, а на обратной стороне необычная надпись: «Фотографическое ателье П. П. Павловъ. 1916 годъ». На снимке запечатлена счастливая семья. Молодая дама в широкополой кружевной шляпке и красивом платье с оборками сидит на стуле с высокой спинкой. Голова слегка откинута назад, спина прямая. Левой рукой она обнимает стоящую рядом с ней девчушку с широко распахнутыми глазами, в которых читается ожидание чуда. Пышное платьице на девочке перетянуто широким пояском, на голове – соломенный капор, завязанный под подбородком атласными лентами. Позади них стоит важный господин в тёмном сюртуке и светлой рубашке. Его правая рука лежит на плече женщины. На лице читается довольство. Кто они такие и какое отношение имеют к ней, Женьке? Неужели эта юная барышня и есть Евгения Петровна? Сложно сказать. Но неспроста ведь прабабушка хранила это фото.
Женька отложила снимки в сторону и вынула из папки остальное содержимое: толстую тетрадь, исписанную всё теми же фиолетовыми чернилами, и множество разрозненных листочков, на которых были либо стихи, либо карандашные наброски. Похоже, прабабушка тоже любила рисовать, видимо, это у них семейное. Некоторые рисунки были подписаны по-французски. Женька бегло просматривала их и складывала в стопку. Она решила оставить это на потом, а сейчас начать с тетради. Но глаз её невольно зацепился за первую строфу на одном из листков:
Неизбежность случайных встреч,
Односложность невнятных фраз,
Невозможность в слова облечь
Нерастраченных чувств запас…
Женька прочла и задумалась. Она представила молодую Евгению Петровну, которая стоит у окна, сложив руки на своём большом животе, и смотрит вслед уходящему от неё мужчине, отцу её будущего ребёнка. Зачем он встретился на её пути? Это была неизбежность или случайность? Или неизбежность и случайность одновременно? Но разве так бывает? А может, и Женькино знакомство с Ильёй было неизбежностью? Или всё-таки случайностью? Господи! У них даже имена совпадают! Илья Тарасович и Евгения Петровна. Илья и Евгения.
Как тонко всё срежиссировано! Как хитроумно!
Женька отложила листочки и раскрыла тетрадь. Уже знакомым ей почерком посередине первой страницы было написано: «Долг обязывает меня начать эти записи, дабы потомки мои знали свои корни». Перевернув страницу, она углубилась в чтение.
Оказалось, что прабабушка Женя происходила из дворянского рода. Матушка её, Мария Александровна Данилова, выпускница института благородных девиц, в январе 1912 года вышла замуж по взаимной любви за отставного офицера Петра Евгеньевича Лаврова. В конце этого
же года, как раз накануне Рождества, у них родилась дочь. Пётр Евгеньевич ждал наследника и хотел назвать его Евгением в честь своего отца, да и по святцам это было вполне подходящее имя. Рождение дочери смешало его планы, но после недолгих раздумий новорожденная была наречена Евгенией.
Жили они тогда в Москве, на Якиманке, в небольшом особняке. Детство Женечки Лавровой было счастливым и беспечным ровно до той поры, пока в её жизнь не ворвалось страшное слово «революция». И всё разом перевернулось с ног на голову. Их прежде весёлый и гостеприимный дом стал тихим и печальным. Матушка часто стояла на коленях перед образами, батюшка был молчалив и задумчив. В тот год и Рождество было каким-то невесёлым, и пятый день рождения Женечки праздновался без приглашённых гостей, лишь в узком кругу её семьи. А однажды, уже после нового года, испуганный дворник Гаврила принёс недобрую весть: Петра Евгеньевича застрелили. Тут же, на Якиманке, когда он возвращался домой. Была ли то шальная пуля, случайно настигшая его, или кто-то намеренно целился в «недобитого буржуя», никто того не знает. Лихое было время. Дом погрузился в траур, матушка плакала и молилась, а пятилетняя Женечка с тревогой смотрела на неё. Этим и запомнилась девочке зима 1918 года.
