У людей нет кличек - страница 24

Наверное, настало время поподробнее рассказать о тех, кто был рядом со мной, тех, кто, скрутившись калачиком, спал на соседних сиденьях.

Мы все были тенями, бледными и исхудавшими. Первое время я мало походила на них, в моём теле оставалась здоровая упитанность, румянец ещё горел на щеках, волосы ещё не были похожи на паутинку, зубы не гноились, тело не покрылось пятнами, а кожа не чесалась от того, что не испытывала прикосновения воды неделями и месяцами. Всё это пришло позже.

Мы были похожи на прозрачных духов, которые в спешке гнались за нашим спасителем, в его руках словно горело пламя, способное зажечь в нас то, что когда-то погасло. Он всегда был впереди, шёл, оглядывался и улыбался, видя, как на четвереньках за ним ползут его подданные, не способные подняться на ноги от изнеможения и голода. Он всегда смеялся нам в лица, дразнил пламенем, поднимая руки всё выше и выше. Он говорил о любви. Да, говорил, а затем просил доказать её взаимность. Грязные совокупления на парковках, последние куски хлеба на ужине, которые он просил отдать, чтобы доказать, как мы преданы. Доказать, что мы думаем о нём, что мы боготворим его. Он сгребал хлеб в кучу, смотрел на выпирающие рёбра, торчащие позвоночники и тонкую бледную кожу, обтягивающую эти ходячие кости, и крошил хлеб в пальцах со словами:

– Посмотрите, как легко покорить человека. Вы зависимы от еды. Чёртов кусок хлеба, а вы смотрите на него, как на святое спасение. Разве вы настолько слабы, чтобы поддаться?

Он бросал крошки в наши лица, смотрел свысока, с отвращением.

– Давайте, ешьте, если вы настолько ничтожны, что ваша душа способна поработиться вашим физическим прихотям.

Никто не ел, не опускал глаза на грязный пол. Все смотрели на него, и всем было стыдно от того, что он усомнился в них и в их вере в него и его правду. Признаюсь, и мне было стыдно. Я ненавидела свой организм и своё тело за то, что оно болело, когда я не принимала пищу, злилась, ведь была уверена, что его слова «Мы сможем понять наш путь и наше предназначение, когда наше тело откажется от своих капризов. Всё это: еда, сон, сомнения и прочее, лишь проделки животного разума. Разве вы все животные? Разве вы не пришли ко мне за помощью?»

Нас было всего шестнадцать человек, включая меня. Четверо мужчин, девять женщин. Когда я впервые увидела их, ещё задолго до поездки, я предположила, что возраст их колеблется в пределах моего, но я ошибалась. Это обманчивое предположение возникло из-за их худобы и детского поведения, постоянного смеха и лёгкости, притянувшей меня. Ещё с нами было три ребёнка, два мальчика, одному из которых на вид было около пяти, другому лет пять и одна девочка чуть постарше.

Один мужчины плотный, с разрастающейся лысиной на макушке, которая поблёскивала на солнце словно нимб, упавший на голову. Большое пузо, выпадающее из – под маленькой футболки. Он плохо передвигался, постоянная отдышка и он единственный, кто имел лишней вес и никак не мог избавиться от него, даже в разгары голодовки, которые Франко часто устраивал. Возраст в районе тридцати, может младше, просто лицо было слишком уставшим. Он мало разговаривал, редко поднимал глаза. Зато он был истинно верующим. Верующий в любую фразу Франко.

Другой парень был с Франко у кафе, когда тот забирал заказы у официанта. Молодой и поджарый, невысокий, коренастый. Тёмная кожа и темные глаза. Он единственный здесь выглядел сурово и строго, словно присматривал за всеми, был правой рукой. Распоряжался едой, собирал всех в одном месте, перед собраниями. Сейчас я понимаю, почему он всегда ошивался где-то рядом, когда кто-то разговаривал или шептался. Он вслушивался, анализировал и передавал ему. Франко. Все наши секретные, скучные разговоры, которые вечно велись вокруг тем о вере и о том, кто мы.