Страшненький котенок медленно, но верно превращался в роскошного рыжего красавца-кота, который составлял ей единственную компанию одинокими вечерами. Она потихоньку привыкала к новой жизни, устроилась даже на работу в школе – временную, как она тогда думала.
А потом произошел тот самый случай.
Зина, приехавшая сюда специально, чтобы побыть одной, разобраться в себе и принять верное решение, редко выходила из дома куда-то кроме работы или ближайшего магазина. Конечно, с появлением кота забот прибавилось, но в райцентр она все равно выбиралась не так уж часто.
А вот на кладбище время от времени ходила. Чувствовала свою вину – и знала, что теперь поздно, ничего не исправить, бабушке уже все равно. И все-таки ходила, будто нарочно издеваясь над собой, бередя эту рану. Весной собиралась посадить на могиле цветы, посеять траву. А сейчас, зимой, просто приходила иногда – постоять, помолчать, мысленно попросить прощения и сказать “спасибо”. За все – за то, что ей было куда бежать, за то, что кто-то понял, почувствовал, что с ней происходит, а главное – просто за то, что у нее была такая бабушка.
В тот раз она тоже шла с кладбища. И уже за оградой ее нагнала бабка Зинка – к мужу, видимо, на могилу ходила. С соседкой она была тогда знакома шапочно.
– Ой, Зинка, а ты к Зине поди ходила?
“Какое-то огромное количество Зин на квадратный метр”, – подумалось ей тогда. Покойная бабушка, соседка, она сама… и имя-то сейчас довольно редкое, казалось бы.
– А я к Ваське сваму. А нам по пути как раз, айда вместе, все веселее.
“Вот уж веселье”, – с неудовольствием размышляла Зина, но грубить пожилой соседке, конечно, не стала.
– А ты шо, доро́гой идти собралась? Та пошли напрямки, через речку, скорее дома будем, холодина-то какая, а ты ще в обход собралась! Смотри, баба Зина плохому не научит, вот тут напрямки и пройдем…
Дорога от кладбища выводила к другому краю станицы, и идти по ней до их улицы и в самом деле было неблизко. А “напрямки” – это, значит, через “речку”. На самом деле это было озерцо-старица – река текла здесь когда-то, да потом ушла в сторону. Своего названия у продолговатого водоема, где купалась местная детвора летом, не было, и называли его все просто “речкой”. Был через нее и мост – но тоже в стороне.
“Речка” замерзала далеко не каждую зиму – здесь, на юге, зимы нечасто выдавались морозными. Но эта зима оказалась настоящей, хоть и недолгой – со снегом и даже метелями, озерцо застыло, и дети катались по нему на коньках, а когда его заносило снегом – в нем протаптывали тропинки.
Сама Зина ни за что не пошла бы через “речку” – все-таки февраль, снег стал ноздреватым местами, солнце нет-нет да показывается, и не столько холодно уже, сколько промозгло и ветрено. Хотя дети вон играют на той стороне. В любом случае ей просто не пришло бы в голову спрямлять путь таким образом.
Но ведь не отпускать же старушку одну? Пожилой человек, поскользнется еще, сама не встанет. А отговорить бабку Зинку, если она все для себя решила – задача практически невыполнимая.
Вот и пошли они “через речку” – бодро семенящая бабка Зинка и покорно-уныло бредущая за ней Зина.
Наверное, в какой-то момент она все же слегка отстала – и именно поэтому не успела подхватить соседку под локоть. Нога старушки вдруг поехала, и та, не сумев удержать равновесие, плюхнулась об лед всем весом. И тот треснул.
