У наваждения красивое лицо. Роман - страница 9

Он писал ей чуть ли не каждый день трогательные электронные письма. Сначала ответы тоже были очень теплыми, сердечными и почти такими же частыми. Алексей помнит их все наизусть. Вот однажды Ксения написала: «Какое сегодня замечательное утро – на улице светит солнце, пробок было мало, пришла в офис, а тут чудесное письмо от Вас! Чего можно еще желать?!» И этого оказалось достаточно, чтобы он оказался на седьмом, да каком седьмом – сто седьмом небе от счастья!

Между ними за тысячи километров установилась своеобразная мистическая связь. Алексей какими-то неведомыми путями ощущал ее, чувствовал настроение, старался уберечь от неприятностей. Ксения это тоже заметила и однажды написала: «Кстати, о мистике… Вы вчера в письме первый раз за нашу переписку спросили, как я добралась до офиса… Вы как почувствовали, что именно вчера по пути в офис у меня случилась небольшая авария. Ничего страшного, слегка прижались друг к другу – на моей машине даже царапины нет, а на другой машине тоже только мелочь, но все же мистика!». Особенно теплые слова были в поздравительном письме ко дню его рождения: «Оставайтесь таким же великодушным, оптимистическим и очаровательным человеком!». Он радовался как мальчишка, посчитав их лучшим подарком в жизни!

Алексей как будто физически ощущал перемещение ее электронных писем в пространстве. Его просто бросало в дрожь, когда после неотрывного в течение нескольких минут созерцания монитора, вдруг появлялось драгоценное письмо. Даже зародилась крамольная идея, что это именно под действием его мысли рождаются письма. Как же он жестоко ошибался…

Как-то на одной из деловых встреч познакомился с коллегой Ксении. Женщина сказала, что хорошо знает Алексея по рассказам Ксении, которая называла его не иначе как «мой любимый профессор». Это обрадовало и одновременно озадачило, он ведь думал, что об их «электронном» романе никому неизвестно.

В разгар этих событий Алексею пришлось ехать в командировку в древний азиатский город. Здесь, во время экскурсии, оказался в одном из многочисленных мавзолеев. Там растет древнее святое фисташковое дерево, на ветви которого паломники и туристы привязывают ленточки и загадывают желания, и они, по слухам, всегда сбываются. Но после того, как желание сбудется, надо обязательно вернуться и отвязать свою ленточку. Он тоже загадал желание и подробно описал Ксении свое путешествие. Только не сообщил о сути загаданного желания, ведь даже ему оно показалось дерзким. Алексей сам себе удивлялся, что занимается такими глупостями. Ну что ж, это было простительно, ведь известно, что у влюбленных крыша едет.

Невостребованные чувства и эмоции требовали выхода, и он, вспомнив юношеское увлечение, обратился к сочинительству. В стихах и прозе причудливо переплеталось и прошлое, и настоящее, и даже будущее. Иногда он и сам не мог понять, пишет ли жизнь или живет уже по написанному. Вдохновение не выпускало из цепких объятий, ведь теперь у него появилась восхитительная муза и неиссякаемая тема – это неизбывное наваждение, эта всепоглощающая и вероятно, последняя настоящая любовь…

Это Наваждение было сродни наркотическому дурману. Он жил лишь, когда видел ее, да, когда получал письмо. Ждал писем, как наркоман – очередной дозы. «Ну что за напасть такая, – сокрушался в сердцах, – столько лет жил спокойно и безмятежно и на тебе. Влюбился, как какой-нибудь прыщавый юнец». Умом, конечно, понимал, что перспектив у этой любви практически никаких. И то сказать, он старше ее почти вдвое, его старшая дочь старше Ксении на два года, а младшая – младше тоже на два года. Иногда, мысленно, он называл ее «моя средняя дочь». Он счастлив в браке и разводиться, естественно, не собирался. Самое главное, он искренне желал Ксении только счастья, настоящего женского счастья, чтобы она удачно вышла замуж и родила любимому мужу детей, столько, сколько пожелают. Поэтому ничего не обещал, писал дружеские письма и лишь между строк отваживался намекать на истинное отношение к ней. Зато в стихах, которые прикреплял к письмам, давал волю чувствам, в тонкостях описывая любовные переживания. Алексей справедливо полагал, что у поэзии свои законы, и после написания стихи уже, как бы, и не принадлежат автору, и все написанное в них существует само по себе.