«Не плачь, пожалуйста, ты – лучше всех. Я никогда не видела таких добрых людей».
Скоро она приедет в Москву, в которой никогда раньше не была. Обещала. И, конечно, обещание выполнит. Обязательно.
* * *
На следующий день вечером Соня улетала в Москву, а утром ОН приехал в отель совершенно больной и говорил только: «Сонечка, беда! Тупик!
Нет никакого выхода, никакого решения! И я совсем не понимаю, как теперь жить без тебя!»
Никакие слова не помогали. А она говорила, говорила, и сама верила в то, что говорила!
Что с нами случилось чудо! Что жизнь сделала нам обоим последний бесценный подарок, который невозможно переоценить, нельзя не принять, и было бы преступно отказаться.
Ни я, ни ты, говорила она, не простим себе никогда, если кто-то из нас примет безумное решение разрушить нашу любовь, или перестать надеяться на встречу, или насильно (по-другому не получится) попытаться заставить себя не думать о нас, не тосковать, не любить.
Я думаю, выход один – оставить пока всё, как есть и стараться делать все возможное, чтобы время от времени видеться, и тогда можно будет жить дальше и снова, снова надеяться … и ни за что не отпускать от себя всё, что у нас есть сейчас и будет потом. И всегда.
– Вчера мой пятилетний внук по телефону на мой вопрос: «Ты где?» ответил: «Я пока нигде».
Так вот, я тоже «пока нигде», пока тебя не будет рядом со мной, и всё, что только можно, я буду делать, чтобы быть «где», если и ты этого захочешь.
* * *
У нее самой горели глаза, как у кошки, она помолодела лет на тридцать, если не больше. И действительно, если о пожилой даме можно было сказать, что она хороша собой, то это о ней. Ее переполняла радость, все пело внутри, ощущение невиданного счастья не покидало ее ни на минуту.
Соня вдруг заплакала, и это тоже было счастьем. Вот уже почти пять лет она не плакала, закаменела от горя. Не плакала на похоронах и на поминках, не плакала, когда Женя умирал у нее на руках. Не плакала потому, что не могла.
И тут слезы полились сами. Это были спасительные слезы, она стала оттаивать, она начинала выздоравливать. И всё потому, что в ее искалеченную смертью жизнь снова пришла любовь.
Я, решила про себя Соня, вообще могу существовать только в состоянии любви, и если вдруг она уйдет, меня просто не станет. Как же теперь мне жить дальше!?
А ОН не мог, не умел разделить эту ее радость. ОН страдал и опять, теперь уже на ее глазах, заболевал. Она ничем не могла ему помочь, и от этого ей тоже было невыносимо больно.
В день отъезда, их последний день, ОН задержался утром позже обычного, а уже давно должен был приехать. Она начала волноваться, позвонила.
– Где ты? Почему не едешь?
– Не могу встать с постели, нет сил подняться. Я заболел.
– Сейчас же вставай, немедленно. Я жду тебя, больше ни одной минуты я не могу провести без тебя. Ты ведь не хочешь, чтобы я тоже заболела? Скорей, скорей, я уже спускаюсь к тебе. Где ты, мой дорогой, мой неповторимый, мой единственный?!
– Ну, ты уже доехал? Вот и прекрасно! Ты уже здесь, ты со мной! Ты теперь всегда со мной. Сейчас я тебе кое-что расскажу, пойдем ко мне скорей.
Они поднимаются на 2-й этаж, его рука лежит на ее шее и мягким, нежным движением, как бы направляет ее куда надо. В номере она обнимает ЕГО, усаживает в кресло, разглаживает его измученное, лицо, и начинает рассказывать недавно услышанную историю одной своей студентки.
