– Что ты в этом понимаешь? – спрашивает Фатима.
– Рассказ и объяснение Адели сильно меня заинтересовали. Потом, я кое-что слышал об этом по радио, в машине. То, что делаем мы, это плохой фэншуй. Такое положение надо изменить. Тогда все дела у нас вообще могут пойти на лад. Торговля тоже, может быть, наладится. Добрый фэншуй приносит счастье и удачу – равновесие, гармонию, успех. Речь идет об устроении всего образа жизни.
Мансебо израсходовал все слова, слышанные от Адели, когда она произносила свою страстную проповедь. Адель хихикает. Фатима качает головой, Тарик принимается за еду.
– Куда же сядет твой сын, когда придет? – спрашивает Фатима.
– Свет падает оттуда, комната имеет прямоугольную форму… кухня там, ковер красный… он должен сесть там! – восклицает Мансебо и тычет пальцем в угол, где стоит телевизор. – Там сядет мой сын, когда придет домой.
Адель громко хохочет. Смеется и Тарик. Сам Мансебо едва сдерживает смех – губы так и стремятся разъехаться в улыбке.
– Что ты несешь, муженек? Ты хорошо себя чувствуешь? Как ты до всего этого додумался? Ты, часом, не спятил? – Фатима с тревогой смотрит на мужа.
Мансебо чувствует, что следующими действиями должен успокоить Фатиму, убедить ее, что все в полном порядке. Он целует жену в потный лоб.
– Нет, нет, я шучу. Амир может сесть куда захочет, но мы все же можем кое-что и изменить. Адель так интересно рассказывала про фэншуй, что нам стоит попробовать. Честно сказать, эта мысль пришла мне в голову после того, как я сегодня утром проспал. Я сразу подумал о том давнем разговоре с Аделью, о том, как она говорила, что фэншуй может сотворить чудо с нашим магазином, и я подумал, что нам стоило бы попробовать.
Мансебо не может надивиться собственному красноречию.
– Ладно, старый дуралей, давайте есть, пока все не остыло, и считай, тебе повезло, что Амир сегодня обедает не дома, а то бы ты так легко не отделался.
Мансебо никогда раньше не поверил бы, что тот бессмысленный разговор с Аделью так выручит его сегодня в этой щекотливой ситуации. Все принялись за еду.
– Так мне звонить Рафаэлю? – спрашивает Тарик, издав странный звук – нечто среднее между отрыжкой и тяжким вздохом.
– Нет, я сам это сделаю.
Мансебо встает, тянется за шапочкой и, только выходя из квартиры, вспоминает, что всегда моет руки после еды. Ни в коем случае нельзя нарушать заведенный порядок, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. Открыв кран и подставив руки под струю, Мансебо вдруг вспоминает, что обычно напевает, когда моет руки. Однако то, что слетает с его губ, кажется ему самому абсолютно незнакомым. Он начисто забыл, что обычно мурлычет за мытьем рук, но тем не менее продолжает напевать начатую мелодию, пусть все его нутро и протестует против этого. Ему кажется, что все провожают его странными взглядами, когда он выходит на лестницу.
У дверей магазина стоит пожилой человек с красным мобильным телефоном в руке. Обычно Мансебо узнает в лицо всех своих покупателей, если это, разумеется, не туристы. Этот человек, несомненно, парижанин, но живет где-то далеко и точно не в этом квартале. Мансебо приветливо здоровается с покупателем и включает вентилятор, стоящий возле кассы. Обычно Мансебо с удовольствием заговаривает с новыми покупателями, но сейчас он не испытывает ничего, кроме раздражения. Единственное, о чем он сейчас думает, – это о своей новой работе.
