Расследование велось, дела давно объединили в одно и расследовали скопом, но все было впустую. Ни улик, ни подозреваемых – ничего, будто тело – то самое – взялось из ниоткуда. Да и были ли другие? Об этом тоже нельзя было судить наверняка, из пропавших женщин ни одна не объявилась, как это случалось порой в мирных исходах таких историй, и о судьбе их было неизвестно. Первое время после начала исчезновений бывало, что загуляет кто из молодежи, а потом вернется домой как ни в чем не бывало или сорвется в другой город на выходные, никого не предупредив. Теперь же все было иначе. Люди были испуганы. Осторожны. Недоверчивы. Но женщины не прекращали исчезать.
Трио продолжает обсуждать – уже между собой – пикантные подробности, и Сабине делается не по себе, сама не знает отчего. Она встает вслед за Любовью Григорьевной и оставляет звуки безразличных слов позади. Та идет с резко выпрямленной спиной, и во всем теле пожилой женщины в такт биению сердца стучит глухой дробью недовольство. Они складывают подносы на стойке для грязной посуды и покидают столовую, которую словно улей начинает охватывать какофония шепота. Да, все испуганы. И им нужно почувствовать, что те, кто рядом с ними, тоже боятся. Что они просто люди.
* * *
Вечером, в конце смены, Любовь Григорьевна приглашает ее на чай. Они сидят в небольшом закутке комнаты отдыха и говорят обо всяких пустяках и курьезах, которых за день успело накопиться немало. Сабина вспоминает, как точно так же проводила окончание своего самого первого дня в этой больнице, да и в должности медсестры в целом. Они чаевничали, а старшая медсестра расспрашивала новенькую про ее жизнь, только что закончившуюся короткую учебу, родительскую семью. Девушка размышляет, что же она тогда отвечала, но на ум приходят только лишенные особого смысла скупые описания да выхолощенная вежливость фраз. С каждым годом то время – только-только после начала нового этапа ее жизни – словно покрывалось пылью, тускнело, теряло себя, как увядающее в силках сорняков брошенное растение. Сабина об этом не жалела. В конце концов, там не было ничего, о чем стоило бы помнить, – так она считала.
На город понемногу опускаются сумерки, последние солнечные лучи, выглянувшие из-за поредевших туч, отголосками скорой ночи мягко подсвечивают скаты крыш, и старшая медсестра, бросая взгляд за окно, а затем на часы, хмурится и качает головой.
– Что-то мы засиделись, – говорит она, отставив чашку с недопитым чаем, уже третью, на тревожно звякнувшее блюдце. – Совсем забыла про время, ты меня в следующий раз одергивай, теперь по темени будешь возвращаться. Может, такси возьмешь?
– Ничего, мне близко. – Сабина улыбается. Эта мимолетная забота старшей коллеги ей по душе, она наполняет ее внутри, как вода наполняет пустую тару.
– Ну ладно, собирайся тогда, только, как зайдешь домой, напиши СМС, хорошо? Мне что-то неспокойно. Трещотки эти вечно болтают, что на уме, то и на языке. – По всему выходит, что обеденные разговоры Любовь Григорьевну сильно впечатлили. Да что говорить, Сабина тоже не осталась равнодушной. – И знаешь что, смены ночные со следующей недели пока больше не бери. Ты и так чаще всех здесь полуночничаешь.
Девушка, коротко подумав, согласно кивает.
– Я и сама об этом думала. Со сном совсем плохо стало последнее время, – объясняет она.
Может, если наладится график и восстановится режим, это неясное выедающее беспокойство наконец уйдет? До выходных, впрочем, ей предстоят еще два ночных дежурства.
