Когда они, переодевшись, выходят из здания больницы, уже совсем темно. Любовь Григорьевна принимается настаивать, чтобы подвезти Сабину: ее саму каждый раз после работы забирает на машине сын, но девушка привычно отвечает отказом.
Они прощаются, и Сабина неспешно бредет по полупустым улицам, охваченным вечерней прохладой. Городок их из тех, что с первыми подступами ночи уже погружается в тягучее молчание. Редкие в такие часы прохожие торопятся поскорее спрятаться в домах, птицы устраиваются на ночевку, сопровождаемые негромким шелестом, похожим на то, как если бы кто-то взял в руки книгу и быстро-быстро пропустил страницы переплета между пальцами. Небо вновь стянуто хмарью, и девушка идет, глядя себе под ноги. Ее путь сопровождает неяркий желтоватый свет фонарей, тени плывут по земле, вытягиваясь и сокращаясь от одного фонарного столба к другому. Каково это – быть такой тенью? Прилипать к каждому встречному, провожать его, куда бы он ни шел, проглатывать частичку чужой жизни под солнечным светом, наливаясь цветом и формой, а затем пропадать в наступившей темноте так, словно и не было тебя никогда, чтобы вновь объявиться, когда зажгутся фонари.
Квартира Сабины, доставшаяся ей от матери, располагается в историческом фонде практически в самом городском центре. Невысокие, всего в четыре этажа здания, переделанные из единого комплекса доходного дома, теснятся друг к другу витиевато облицованными фасадами. Время оставило на них много своих прикосновений: лепнина местами осыпалась, побелка давно пожелтела и иссохлась, обнажая то тут, то там куски блеклого грунта. Администрация недавно обещала провести реконструкцию, и Сабина ожидает этого с легким чувством сожаления: ей нравится эта обветшалость, налет живой старины и в то же время упадка. Разве прошлое не должно быть рассыпающимся на части, постепенно исчезающим в крошке слабеющих стен и изъеденных выбоинами лестниц?
Ее собственное было именно таким.
Подходя к своему подъезду с одной-единственной лампочкой прямо над деревянными дверями с облупившейся краской, девушка замечает, что с освещением что-то не так. Она останавливается, не донеся руку до дверной ручки, поднимает взгляд туда, где в следующее мгновение загорается тусклое свечение, а затем снова пропадает. Размеренное моргание сопровождается легким гудением, раз за разом обрывающимся легким щелчком и следующей за ним темнотой, погружающей крыльцо в темноту, плотную и жадную. Сабине кажется, что ее собственное сердцебиение подстраивается под этот нехитрый ритм, замирая на очередном щелчке и запускаясь вместе с новой вспышкой.
Что-то не так не только с освещением, вдруг понимает девушка. На нее кто-то смотрит, прямо сейчас, а может, уже какое-то время, а она и не заметила. Взгляд этот, наполненный почти физической полновесностью и каким-то жадным вниманием, прокатывается волной вдоль ее позвоночника, пуская по телу дрожь напряжения и заставляя плечи подняться, а слух обостриться. Чувство дежавю мягко стучится в сознание, захватывает мысли, переплетает между собою цвета и звуки, выворачивает восприятие наизнанку, превращая тени привычных предметов в искаженные образы чего-то чужеродного, неестественного.
«Просто открой дверь и зайди в подъезд», – твердит про себя Сабина и уже делает шаг навстречу входу в дом, но тут откуда-то доносится смешок – как тогда, в коридоре больницы. Тело действует само по себе, совершая резкий разворот, глаза вглядываются в полутени тусклых очертаний деревьев и машин, оставленных жильцами на парковке. Внутренний сквер кажется тихим и безлюдным. Впрочем, это ощущение быстро разбивается о взрыв смеха – из-за угла показывается молодая парочка, оживленно о чем-то переговариваясь.
