В симуляторе они находились одни. После долгих размышлений, жертвы пуантилизма остались в маленькой деревушке вместе с геометрической женщиной. А сейчас, сквозь невидимое силовое поле к Пирогову и Капустину ломилось страшное чудовище с перекошенным волосатым лицом, пышными двойными бровями и круглым беззубым ртом.
– Пустите! – орало чудовище на родном русском языке. – Пустите меня! Я маленькая татарская девочка! Я хочу домой, в Бугульму!
Внезапно силовое поле отключилось, чудовище влетело в симулятор, монитор вспыхнул разноцветными огнями, и все трое – Пирогов, Капустин и чудовище – вывалились в реальность.
– Ну вот, – произнес Два—Два—Четырнадцать – Делов-то… С тебя – лицензионный встроенный видюшник.
Петрович кивнул и выжидающе уставился на сидящих на полу Пирогова и Капустина. И те не выдержали… Принялись наперебой рассказывать про контрольную по физике, про доклад по истории изобразительного искусства, про то, как хотели вечером поиграть в футбол… Два—Два—Четырнадцать с любопытством слушал их болтовню, а затем пошел вслед за странной этой компанией: домашним роботом, двумя мальчишками и маленькой татарской девочкой, испуганно прижимающейся к Петровичу.
– Футбол? Доклад? Спасение людей от произвола художников? – бушевал старый робот. – Под домашний арест! Оба! На хлеб и воду! Никаких развлечений, пока я девчонку в Бугульму не отвезу и не вернусь!
Два—Два—Четырнадцать улыбался.
– Хороший старик, – тихо пробормотал он. – Сейчас таких не выпускают.
И бережно придерживая всеми забытый симулятор, свернул в переулок, ведущий к черному рынку.
НОЧЬ ПРОСНУВШИХСЯ ПАМЯТНИКОВ
Дядя Леша улыбался. Странный он, этот дядя Леша – никогда не поймешь, шутит или серьезно говорит. Выбрил голову налысо, одни усы оставил. Не усы – усищи, половину лица закрывают. А вторую половину – очки в роговой оправе. На руке, чуть ниже локтя, свежий ожог от химического опыта. Опасная это наука – химия, недаром Санька ее не любит. Опять вот кол схлопотал…
– Между прочим, сегодня Ночь проснувшихся памятников, – заявил дядя Леша. – Раз в три года бывает. В эту ночь все люди спят беспробудным сном, а памятники разгуливают по улицам и вспоминают старые времена. Когда они еще людьми были.
Он сидел на маленьком диванчике, ждал маму, что вот—вот должна была придти с работы, и рассматривал любимый мамин альбом с видами Санкт—Петербурга. Санька оторвался от компьютерной стрелялки и недоверчиво хмыкнул:
– Ну да! Выдумаете тоже…
– Не веришь? – на губах дяди Леши промелькнула усмешка и тут же спряталась в густых черных усах. – А зря…
– Не бывает никаких проснувшихся памятников! – Санька разозлился: что его, за маленького держат, что ли. – Спорим на ваш ноут?
Дядя Леша отложил фотоальбом, погладил себя по бритой голове и сделал вид, что задумался. Ага, думает он, как же… Никто в здравом уме на новенький ноутбук спорить не будет. Да еще на такую тему.
– Согласен! – неожиданно заявил дядя Леша. – Но если ты проиграешь, то с тебя пятерка по химии. Лады?
Санька до того растерялся, что только кивнул в ответ. А пока собирался с мыслями, в дверь позвонила мама.
Дядя Леша торопливо встал с дивана, снял очки и принялся их протирать носовым платком. Словно боялся, что когда откроет дверь, то не сможет разглядеть маму. Затем посмотрел на свое отражение в зеркале, погладил голый череп и направился открывать. Санька услышал как заскрипела дверь и как что-то тяжелое упало на пол. Выскочил в коридор и застал немую сцену: дядя Леша поднимал с пола упавшую сумку, а мама стояла, прислонившись к дверному косяку, и еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
