– Странное начинание… Более чем! Но это странным покажется лишь человеку необразованному или не заинтересованному в образовании, поверьте!
– Я верю. Но слишком много слов. Я не верю в множество слов.
– А верите моему отцу? Ведь он был не я и не вы… И даже не из нашего времени.
– Не хочу, но, наверное, верю…
– Вы же знаете, что все можно оболгать?
– Да.
– Вы верите, что все можно опорочить?
– Наверное… Только непорочные люди не верят в это. Их, пожалуй, теперь уже нет…
– Что можно зло назвать добром? И наоборот?
– Я живу вместе с вами в одном времени. Поэтому верю. Но в добро в последнюю очередь…
– Все можно опошлить, принизить, утоптать?
– Еще бы! Мы и сами на это способны…
– Что все можно переиначить?
– До сегодняшнего времени, пожалуй, нет. Но учитывая Бабу-ягу…
– Вижу, вы во многое верите. Раз работаете здесь. Вам… Что подают, в то и верите? Как в ресторане. И не боитесь отравиться?
– Иногда побаиваюсь…
– Вы верите, что слишком много времени уходит на оправдание правды? Вы верите, что это время уже пошло?
Я посмотрел на часы. Время шло. Но время еще было. На наш разговор. И мне не хотелось его заканчивать. Потому что ко всему прочему существовала ослепительно-белая пижама. Хотя их столько на свете!
– Мой папа…
Яга запнулась.
– Разоблачать подлог он начал с нуля. Все нужно делать не с единицы, а именно с нуля. Ведь единица – это уже потом…
Я уже не просто мог представить голос ее отца. Я уже видел его. Так ярко, так отчетливо. Словно пять минут назад с ним расстался. Типичный профессор-фольклорист. Седой, бородатый. На носу немодные очки в роговой оправе. Но голос все равно был старше его лет.
– Я благодарен, что ты позволила… Позволила назвать мою девочку Яга. Это дело принципа.
– Я лишь позволила назвать ее Ядвига.
Маму я по-прежнему не видел. А возможно, мне было просто лень ее рисовать в своем воображении. Или моего воображения не хватало. Как в детстве не хватало цветных карандашей.
– Но ведь позволила… Ты же знаешь…
– Да, знаю. Я тысячу раз слышала эту историю. Тысячу раз слышала, что имя Яга – старославянское. И так называли многих девочек. Как теперь называют Катей, Галей, Верой. И что… Что она… Она первая организовала приют для бездомных детей…
– Первая, понимаешь, она первая это сделала! Яга! И дети ее очень любили! По сути, ее именем нужно было называть детдома! Во вселенском масштабе, историческом…
– Ну и что? В истории масштабы, особенно вселенские, легко изменяются и заменяются. А потом все века ее именем детей пугали! Не будешь слушаться – в приют! К Яге!
– И это справедливо?
– Не знаю… Нет, конечно… Но фразеологизмы… Устоявшиеся выражения. И их бесспорность… Разве что-то можно изменить?
– Если бы нет… Все так думают, что нет. У всех одна философия. Нет, скорее психология – раз так случилось, то альтернативы нет. И изменений тоже. Хотя… Всю жизнь и изменяют, и переворачивают. Можно, и я хоть раз что-то изменю и переверну?
– Только кто это поймет и услышит?
– Не знаю. Сегодня нет. Но если слово вброшено… Если мысль посеяна… Они же этим и руководствовались… Словом… Мыслью… Я буду действовать их же методами…
– Про Бабу-ягу?
– Она всего лишь начало. Начало тому, почему все перевернуто. И почему никто, никто в этой жизни не хочет перевернуть все назад? Вернее, поставить все на свои места…
Я встряхнул головой. И родители Яги мгновенно исчезли. А сама Яга сидела на кровати, поджав по-турецки ноги. Ее круглое лицо покрылось красными пятнышками. А волосы, казалось, порыжели еще больше. А возможно, просто наступал осенний рассвет. И Яга вот-вот должна была впустить к себе в палату солнце.
