Целовал жадно тонкие руки,
Пока спал крепким сном её муж,
Издавали мы страстные звуки.
То не женщина, то дьяволица,
Её возраст – совсем не преграда,
Я пытался всё ею напиться,
Быть в объятиях – это награда!
Она нежно меня называла «гарсон»,
Я смущался и искренне злился,
Я стоял перед нею совсем без кальсон,
Взгляд у дамы же очень резвился.
Я считал, что она моё сердце украла,
Я мечтал с ней сбежать, я её всю хотел,
Но любовь вдруг так резко пронзило кинжалом,
Под слияньем ночным наших стонущих тел.
Мне сказала она: «Нашим встречам конец,
Надоели ночные свиданья».
Я рыдал, я пылал, предлагал, как птенец,
Заменить форму встреч и гулянья.
Но она непреклонна была и строга,
Мол, вдруг мужа вновь сильно взлюбила.
Я не верил: обида меня всего жгла,
Значит, вовсе меня не любила?
Но закон есть закон: её муж ей не я,
И насильно ведь мил ты не будешь.
Я ушёл, разъярённо в ночи прокричав:
«Ты меня просто так не забудешь!»
Я не спал пять ночей, ходил, грустью съедаем,
Не хотел я харчей, по проспекту гуляя.
Петербург был так сер, и могуч, атмосферен…
Не заметил я сам, как пришёл в тот наш скверик.
* * *
Шёпот, стон, шелест, смех.
Шум в ушах: я наивен,
Она новый успех
Свой использует ныне?!
Новый мальчик – гарсон
Ублажает мадам?
Пока спит сладким сном
Её муж, как баран.
Да, конечно, смешно и не очень:
Я ведь сам оказался с рогами,
Я поверить не мог, между прочим,
В то, что связь прервалась между нами.
Я хотел так узнать, кто же с нею там был,
Но теперь мне всё стало понятно.
Я в агонии был, я её так любил!
А был с ней её муж, вероятно.
Я сначала так тихо, но строго спросил:
«Что у вас тут двоих происходит?»
Её нового друга вдруг след и простыл,
А она ко мне смело подходит.
Подол платья собрав, натянув и корсет,
Гордо свой неся подбородок,
Она смело дала мне свой чёткий ответ:
«Неужели вы здесь мимоходом?
Это наша усадьба, мы здесь живём,
А как вы сюда, барин, попали?»
Я стоял не дыша, и, сгорая огнём
Мои щёки сильно пылали.
За кустом вдруг послышался шорох,
И увидел фигуру я мужа,
Он ко мне подошёл: «Мсье Доров?
Неожиданно видеть вас тут же»
Я поник, растерялся, был бледен,
Мне хотелось избить его в кровь,
Но пора признаваться в победе,
Её муж победил: у них снова любовь!
Мне учить тебя жизни напрасно,
Ведь у каждого свой длинный путь.
Если вдруг ты решил стать любовником—асом,
То придётся влюбляться, а следом – тонуть!
– Я искренне не понимаю, как можно бросить нашу пасеку и уехать к какому—то Айташу, Жужу! – бабушка—пчела взмахнула лапками, нечаянно задев свои очки на носу и уронив их на пол.
– Это любовь, бабуля, – ответила Жужа, на ходу поднимая очки и одновременно застёгивая чемодан. – И он не какой—то, а мой жених.
– Это ты так себе придумала, – грустно отметила бабушка.
– В любом случае, я еду на Фестиваль тюльпанов. Привезу тебе суперского мёду.
– Мне ничего не надо, кроме моего родного, липового, – старушка, всплакнув, махнула рукой и перекрестила внучку на прощание.
В 7 утра Жужа приземлилась в Стамбуле. Город встретил пчёлку улыбчивым солнцем. Ещё её должен был встретить Айташ, но вместо него в аэропорту её ждал его друг Тюн. От Тюна Жужа узнала, что Айташ женат, и у них с женой вот—вот должны родиться дети. Также от Тюна Жужа узнала, что она «вэй, какой красивий девущк». Добрый Тюн предложил показать город. Жужа обещала подумать, но для начала попросила отвезти её на выставку для оформления.
