В комнату, сдернув на пороге шапку, вошел Семен – огромного
роста мужик с кулаками величиной в капустную голову.
– На конюшню! – велел боярин и кивнул в сторону Ваньки. – Полста палок. Бить, не жалеючи.
– Не пожалею, не изволите сомневаться, – улыбнулся Семен. Подхватил с пола одеревеневшего Ваньку, вынес из комнаты. И тут Ваньку, наконец, пробил страх. Его затрясло, как при падучей.
Семен кликнул конюха Авдея. Оба оттащили Ваньку на конюшню, уложили на скамью, задом кверху, и привязали.
– Семен, давай завтра, – лепетал Ванька, пытаясь хоть на несколько часов оттянуть экзекуцию.
– А мне-то какая прибыль? – спросил Семен, замачивая пучок розг в ведре с водой.
– В трактир сходим, штоф водки поставлю. У меня алтын с деньгой в загашнике есть.
Семен задумался. Штоф водки ему как медведю дробина, и алтын с деньгой не великие деньги. Но с паршивой овцы хоть шерсти клок. Наказанье-то не убежит, Ванька свое все равно получит.
– Лады, завтра пойдем в трактир. А до того здесь полежишь привязанный. Пошли, Авдей.
Семен с Авдеем ушли и унесли фонарь. В конюшне сделалось темно. Ванька лежал неподвижно. В углу под сеном что-то зашуршало. В стойле заржал вороной и забил копытами. «Крысы, – сообразил Ванька. – Вот и ржет конь, боится». О предстоящей порке он больше не думал, положился на Божью милость.
3
Отец Иоанн сидел за столом кельи и писал.
В дверь постучали. Отец Иоанн встал, открыл дверь. На пороге стояли два молодых чернеца.
– Прости, что потревожили тебя, отец Иоанн.
– Можете называть меня братом. Входите.
Чернецы вошли в келью, заговорили по очереди.
– О чём сейчас пишешь, брат? – спросил первый.
– Нам интересно, – признался второй.
– Придет время, прочту, – улыбнулся отец Иоанн. – Вы за этим пришли?
– Нет. Князь Юрьев вечерял с отцом настоятелем и попросил к себе в контору человека с хорошим почерком. Отец настоятель назвал ему тебя, – сказал первый чернец.
– Вы подслушивали? – удивился отец Иоанн.
Оба чернеца вскричали: – Нет, нет!..
– Мы прислуживали им за столом, – объяснил первый чернец.
– И отец настоятель велел тебе передать, чтобы ты утром шел в приказ, – сказал второй.
– В приказе же есть свой писец, – удивился отец Иоанн.
– Князь говорил, что их писец и палач заболели русской болезнью, – рассмеялся первый чернец.
– Оба-два в горячке лежат, зеленых чертей гоняют, – со смехом добавил второй. – И, значит, нужно тебе идти.
– Хорошо. Передайте отцу настоятелю, что с рассветом пойду.
– И правильно; князь обещал заплатить за услугу, – сказал второй чернец и вздохнул. – Вот если бы я умел красиво писать…
Чернецы ушли. Отец Иоанн вернулся к своим записям.
Он писал:
«Снова державным указом возвращен в обиход клич «Слово и дело». И означает сей клич преступление и наказание. Страшный клич и опасный. Для всех: для соседей, для знакомых, для тех, кто даже по случаю оказался рядом с человеком, этот клич провозгласившим. Ибо не известно, хочет донести он о злодеянии, или просто желает навредить кому-то из мести, из зависти. И ведь чаще последнее. Но известно другое: за «словом и делом» следуют экзекуторы, пыточные камеры, дыба, жаровни с углями. А дале рваные ноздри, каторга. Вот и страшно. И, услышав «Слово и дело», человек поспешно крестится и шепчет: – Спаси, Господи!.. Но не уберегает Господь от пыток в Сыскном приказе. Люди, там зло творящие, и не люди вовсе, а нелюди. Не потом, не трудом своим
