– Я хочу написать завещание.
Марк не стал ее разубеждать. Он знал людей, которые и в тридцать лет пишут завещание, и понимал ее состояние. Сказал, что готов в любой момент ей помочь.
– Давай прямо сейчас, – предложила она.
– Хорошо.
– Я тебе скажу, а ты потом все оформи нотариально. Тебе же не составит труда сделать это. И не думай, пожалуйста, что я тебе не доверяю, просто хочу быть уверенной на сто процентов, что будет, как я хочу.
Марк немного напрягся:
– Оля, не пугай меня. Надеюсь, во-первых, что ты по-серьезному умирать не собираешься, а во-вторых, ты же не думаешь оставлять свое имущество Владлене? – С одной стороны, он шутил, с другой – понимал, что домработница стала занимать в жизни Ольги очень важное место, да, та помогала ей, но что-то внутри него противилось этой колхозной женщине-гренадеру с заплывшими глазками и наглыми манерами.
За стеной что-то грохнуло. Марк вздрогнул, выглянул за дверь и закрыл ее поплотнее.
– Слышала, как бабахнуло? Может, это гром?
– Нет, я все завещаю тебе, но с одним условием…
– Оля! Мне-то зачем? Завещай лучше детскому дому или больнице какой-нибудь, ну, не знаю… фонду сердечных больных.
– Послушай, я знаю, тебе ничего не нужно. Можешь именно так и распорядиться всем на свое усмотрение. Только Владлену не обидь. И – самое главное условие. Ты должен заботиться о Ляле, чтобы она чувствовала себя счастливой и довольной. Это же Гриша мне ее оттуда прислал.
– Оленька, да я и так готов о ней заботиться, а на тебя, по-моему, действуют басни, почерпнутые из телевизора этой безумной «родственницей».
– Если я напишу завещание, мне будет спокойнее. Чувствую, пора это сделать. И не обижай Владлену, если бы не она…
– Если бы не она, мы бы нашли тебе кого-нибудь другого, поприличнее. Оль, может, в больницу, я прошу тебя.
– Нет, Марк, я не хочу. Вот сколько без больницы протяну, столько и хорошо. И пожалуйста, не уговаривай меня.
Он взял ее руку… С возрастом она лишилась былой белизны и гладкости. Вылезли вены, кожа покрылась сеточкой морщин, но маникюр по-прежнему был идеален. Кажется, совсем недавно эта молодая рука кидала ему воланчик бадминтоновой ракеткой, взъерошивала волосы, разрезала только что вынутый из духовки пирог, иногда повязывала галстук… И вот теперь разговоры о смерти.
– Родная моя, ну зачем ты так говоришь? – Он тихонько поцеловал выступающие, словно маленькие горные хребты, костяшки.
– Мы же реально всегда смотрели на жизнь, правда, Марк? Только я так и не пойму, почему ты никогда не говорил мне о своих чувствах. Хотя я счастлива, что всю жизнь прожила с Гришей. А ты, между прочим, так и не женился.
– Да, и любил только тебя. – Марк засмеялся. – Работа, Оленька, работа моя жена, и ребенок, и все остальное.
Она вздохнула:
– Врешь.
– Поспи, моя хорошая. Тебе надо отдохнуть.
– Скоро отдохну. – Она выдернула руку и отвернулась к окну. – А ты всю жизнь врал и врешь даже тогда, когда мне плохо.
Марк поднялся, поцеловал ее в лоб.
– Пора мне, поздно уже. Завтра позвоню.
– И с нотариусом созвонись. У тебя вроде был друг какой-то, Андрей.
– Позвоню ему сегодня и на днях его привезу, не беспокойся, спи.
Она слышала, как во дворе завелась его машина, как Владлена закрыла ворота, потом зашла, молча поставила на стол блюдечко с лекарствами и стакан воды и удалилась.
– Влада! – Ольга крайне удивилась. – Что-нибудь случилось?
– Давление. Пойду я. Ничего больше не нужно? – спросила Владлена, оставаясь в той же позе, спиной к Ольге, повернув лишь наполовину свое одутловатое лицо.
