– Вышла на улицу? – Хенли не могла не рассмеяться. – Ты это так сформулировал, будто я проституткой работаю.
– Прости. У меня был трудный день, но ты знаешь, что я имел в виду.
– Да, я сообщила ему вчера вечером. Не то чтобы он прыгал от радости и желал мне успехов.
Хенли почувствовала, как напряглись ее плечи, когда она вспомнила реакцию Роба. Он обвинил Хенли во вранье; в том, что карьера для нее важнее семьи. Утром, когда она собиралась на работу, Роб с ней не разговаривал.
– На самом деле ты не можешь его винить, – заметил Марк.
– Я знаю, что не вправе это делать, но послушай, я пришла сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Я пришла по делу.
И Хенли рассказала Марку о том, как идет расследование.
– Я ничего об этом не слышал в новостях, – сказал Марк.
– Пока не было заявления для прессы. Тела из Темзы достают каждый день. Это едва ли можно назвать новостью. Но два расчлененных трупа, найденные с разницей в один день… Это, конечно, новости, но нам совершенно не нужно, чтобы это муссировали в СМИ.
– А есть хоть какие-то зацепки? Подозреваемые?
– Есть пара теорий, которые мы рассматриваем. Месть. Может, бывший парень или брошенная женщина…
– Несмотря на то что расчленение – это, безусловно, демонстрация силы и крайней степени ненависти по отношению к жертве, для женщин это все-таки нетипично. Расчленение – это психологическая форма завершения дела, получения окончательного удовлетворения. Для этого требуется хладнокровная целеустремленность. Женщины – без обид, Анжелика, – более… эмоциональны.
– Я и не обиделась. А как насчет мести?
– Если бы это была месть, то ваш убийца сосредоточился бы на одной цели. Убил бы или нового парня, или подругу, но убить обоих, а потом обоих расчленить… Я считаю, что это не месть.
– А подражатель может быть?
Хенли нашла в телефоне фотографии символов, вырезанных на коже у Зоуи.
– Секундочку. – Марк снял очки и протер стекла галстуком. – Это полумесяц и двойной крест?
Хенли кивнула.
– Последний раз я видел такое, когда орудовал Питер Оливер. Эти метки вырезаны на обоих телах?
– Только у Зоуи. И в связи с этим мне пришлось встретиться с Питером Оливером сегодня утром.
– Прости. Что пришлось сделать?
– Ты слышал, что я сказала, Марк.
– И ты мне перед этим не позвонила? Мы бы с тобой все проговорили. Я бы тебя подготовил.
– Ты же не мой психотерапевт. Забыл?
– Но все равно… Как разговор? Как он?
– Отвратительный. Бесполезный. Я не хочу об этом говорить, – уклончиво бросила Хенли. – Мне от тебя кое-что нужно. Можешь подготовить для меня психологический портрет преступника?
– Конечно, могу, но мне нужен отчет о следствии… Ну, та ее часть, которую вы можете мне предоставить. И вся информация, какая только есть, о жертвах.
– У меня для тебя все уже приготовлено, – сказала Хенли, вручая ему флешку.
– Отлично. Дай мне пару деньков, и я все сделаю.
У Хенли к горлу подступила тошнота, когда она встала с дивана. Она положила руку на спинку стула, чтобы удержаться на ногах.
– Эй, с тобой все в порядке?
– Просто слишком быстро встала. Все нормально.
– Нет, не нормально. Встреча с Оливером запустила у тебя в голове какой-то процесс. Анжелика, когда-нибудь тебе придется проговорить то, что с тобой случилось, причем не с точки зрения полицейского, а с точки зрения жертвы. Выжившей после ужасного испытания.
– Не надо меня так называть. Не называй меня «жертвой», «выжившей». Это звучит так, будто я… слабая.
