На шезлонгах возле бассейна лежали Джордж и Анджелина. Оба загорелые, подтянутые, в дорогих солнечных очках, она в крошечном бикини, он в крутых плавках. Оба читали книжки в бумажных обложках.
Наоми услышала тихий щелчок и снова посмотрела на Джона. Он незаметно засовывал что-то в карман халата.
– Ты что, сфотографировал их?
Он подмигнул.
– Но ведь нельзя! Не стоило этого делать. Нас могут попросить отсюда, если ты…
– Я осторожно, снизу. Никто не заметил.
– Больше так не делай, пожалуйста.
Они подошли к ближайшим шезлонгам.
– Привет! – жизнерадостно воскликнул Джон. – Добрый день.
Никакой реакции не последовало. Через несколько долгих секунд мужчина, которого они про себя называли Джорджем, медленно опустил свою книгу на пару дюймов и так же медленно чуть повернул голову, как будто хотел удостовериться, что источник шума находится именно в той стороне. Выражение его лица при этом абсолютно не изменилось. Как ни в чем не бывало мужчина вернулся к своей книге. Женщина даже не шевельнулась.
Наоми взглянула на Джона и пожала плечами. Он открыл рот, собираясь сказать еще что-то, но передумал, молча снял халат и подошел к краю бассейна.
Наоми присоединилась к мужу.
– Очень дружелюбно, ничего не скажешь, – прошептала она.
– Может, они глухие.
Наоми хихикнула. Джон залез в бассейн и сделал круг.
– Как вода?
– Просто сауна.
Она осторожно попробовала воду ногой. Джон вырос в Швеции и привык к местным ледяным озерам. Любая вода, поверхность которой не была затянута льдом, казалась ему теплой.
Когда через десять минут они вылезли из бассейна, шезлонги были пусты. Джордж и Анджелина ушли.
Наоми легла на свой шезлонг, откинула волосы назад и, не вытираясь, слегка стряхнула с себя воду. Солнце грело вовсю, и тело высыхало мгновенно.
– Я считаю, они вели себя крайне грубо, – сказала она.
Джон промокнул волосы полотенцем.
– Может быть, Детторе стоит вложить в их ребенка ген вежливости. – Он присел на край шезлонга Наоми. – Ну ладно, нам нужно обсудить сострадание. Мы должны принять решение к трем, а значит, у нас есть еще полтора часа. – Он погладил ее ногу, потом вдруг наклонил голову и поцеловал голень. – Ты уже сто лет не целовала мои ноги. Помнишь, раньше ты частенько это делала.
Она улыбнулась:
– Раньше ты мои тоже целовал.
– Мы с тобой стареем.
Наоми бросила на него кокетливый взгляд:
– Я тебе все еще нравлюсь? Нравлюсь, как раньше?
Джон очертил ее пупок кончиком пальца.
– Больше. Правда. Мне нравится, как ты выглядишь, нравится, как ты пахнешь. Нравится обнимать тебя и чувствовать твое тело. Когда мы не рядом, стоит мне только подумать о тебе – и я уже хочу тебя.
Она взяла его руку и нежно, один за другим, поцеловала все пальцы.
– Знаешь, я чувствую то же самое. С годами мне с тобой все лучше и лучше.
– Давай сосредоточимся. Итак, сострадание.
– И чувствительность тоже, – вставила Наоми. – Слушай, пока я плавала, то подумала…
– Ну?
Сегодня утром Детторе рассказал им, что может повлиять на группы генов, отвечающие за сострадание и чувствительность. Джону эта проблема представлялась в виде математического уравнения. Сострадание и жалость являются неотъемлемой частью человеческой природы, но в определенных случаях избыток этих качеств может помешать человеку выжить. Необходимо найти баланс, нащупать эту тонкую грань. Джон сказал Детторе, что вмешиваться в эту область, по его мнению, опасно, но у ученого была прямо противоположная точка зрения.
