– На улицу не выносить, поить только кипяченой водой!
Сразу же оказалось, что кроме кипяченой воды таксик хочет еще и есть, и в ночи Катя поплелась в ближайший открытый магазин за молоком и геркулесом. Пока она варила и остужала кашу, он мужественно и тихо ждал у ног, следя за Катей черными виноградинами глаз и морща лобик. Катя гладила его по голове, уговаривала подождать чуть-чуть, а он ставил ей на колени толстенькие когтистые лапки и лизал руку, заглядывая в глаза.
Скорбеть по Бобу было некогда. Они ели кашу, писали на газетку, залезали во все уголки квартиры и снова писали. В третьем часу ночи щенок решил угомониться. Катя положила его на стареньком одеяльце в придвинутое к кровати кресло и мягко наказала «Место», поглаживая по теплой гладкой голове. Щенок послушался и свернулся тугим калачиком в кресле.
Проснулась Катя через час, почувствовав, как коварный такс притуляется у нее под боком. Бережно переложила теплый комок обратно в кресло, приговаривая сквозь сон «Место, малыш, место», и накрыла своей рукой. Щенок моментально обхватил руку двумя лапами и щекотно уткнулся теплым сонным носом.
Еще раз пять она возвращала его обратно в кресло, стоило лишь убрать затекшую, неудобно вывернутую руку. Он не ныл, только глубоко и протяжно вздыхал в одиночестве, без матери и собратьев, и от этого у Кати щемило сердце. Было ужасно жалко маленького сироту, а еще жальче брошенку-себя, которой некуда ткнуться холодным носом и некому положить уверенную большую руку ей на голову.
Утром встала разбитая, невыспавшаяся, с красными глазами и возмутительными желтыми мешками под ними. Сердитая и несчастная, слонялась из угла в угол, не понимая, за что приниматься, и только маленький таксик, источник хлопот и ночных волнений, скрашивал недоброе одинокое утро. Он громко, оптимистично цокал коготками по паркету, весело и тоненько лаял и поминутно тыкался холодным влажным носом в Катины голые ноги.
Катя взяла его на руки, и он тут же приветливо вылизал ей ухо. Катя поцеловала пахнущий молоком крошечный кожаный нос, потерлась щекой о нежную макушку, потрепала уши-тряпочки и тихо сказала:
– Спасибо тебе, малыш, без тебя мне было бы совсем плохо…
К концу фразы голос ее предательски дрожал. Уже в тот момент где-то в глубине сознания зрела твердая уверенность, что она никому его не отдаст.
Нет, раскисать было нельзя. Ни по-какому нельзя. Тем более нельзя, что и почвы-то нет. Подумаешь, ну подумаешь, какой-то встречный-поперечный… Поярков-Доярков. Кузькин сын. Индюк надутый.
Вот если бы это был Он, тогда понятно, тогда да…
Хм, Масик! Ма-сик!
Катя громко, от души высморкалась. Должно быть, возвышенная Лора никогда не сморкается с таким шумом…
Катя привела лицо в минимальный порядок и тоже въехала в вихрь кружащихся над дорогой снежинок, заметающих чистое поле по обе стороны шоссе. Дома ее ждали. Это она знала точно.
