Охлябинин едва удостоил штабс-ротмистра взглядом.
– Нет, ничего такого не припомню… Хотя, погодите, одному из рядом стоявших прихожан стало дурно. Я и удержал его от падения. Еще удивился: молодой человек появился в церкви в конце литургии, и вдруг обморок!
– Как выглядел обморочный господин? Во что был одет?
Охлябинин на секунду призадумался, коснувшись набалдашником трости полей цилиндра.
– Лица не разглядел, а одет он был в черный фрак и светлые панталоны.
Полицмейстер и штабс-ротмистр при этих словах многозначительно переглянулись.
– До скорого свидания! – строго бросил коллежский асессор и, прищурив глаза, ровной поступью вышел из кабинета.
В полицмейстерской повисла тишина.
– Ну и денек! – Меньшиков шумно выдохнул через нос, опустился на стул и вытер платком со лба проступившие капельки пота. – Прямо голова идет кругом!
Хитрово-Квашнин подошел к окну и, покуривая трубку, стал смотреть на Соборную площадь. Толпа у храма к этому времени схлынула, экипажи, кроме коляски, запряженной парой гнедых, разъехались в разные стороны. Окинув одинокий экипаж более пристальным взглядом, штабс-ротмистр вдруг понял, что где-то видел его. Где же?.. Ну, конечно, на Усманской, у штофной лавки мещанина Попова.
– Это же коляска Соколова! – воскликнул он, указывая на экипаж пальцем.
– Что? – пробормотал Меньшиков, все еще находясь под впечатлением разговора с Охлябининым.
– Говорю, коляска Соколова стоит у собора… Избавиться от нее мошенники решили именно здесь.
Едва прозвучали эти слова, как в кабинет влетел запыхавшийся полицейский и, щелкнув каблуками, вытянулся в струнку. По всему видно было, что он принес важные вести.
– Что еще не так, черт возьми?! – вскочил на ноги полицмейстер. – Опять пожар?
– Никак нет, вашбродь! От частного пристава Выродова. Убийство в доме Водошниковых!
ГЛАВА 4
Легкая бричка с откидным верхом, влекомая соловым и чубарым, миновав собор, выехала на Дворянскую, широкую и хорошо вымощенную. Оставив позади дюжину усадеб, она плавно подкатила к утопавшему в зелени лип одноэтажному особняку с портиком и колоннами на парадном фасаде. Первым из экипажа, придерживая шпагу, выбрался среднего роста светловолосый мужчина в зеленом мундире и ботфортах, следом – высокий штабс-ротмистр с тростью и дорожным саквояжем. Одернув одежду, они направились к толпе зевак у ворот. Светловолосый шагал широко и размашисто, его спутник, шатен с карими глазами, немного припадал на правую ногу.
– Раз-з-зайдись! – рявкнул дежуривший у калитки широкоплечий квартальный поручик, замахиваясь на любопытствующих горожан плеткой. – Заслонили всю дорогу, черти!
Люди разом отхлынули от кованной витой ограды. Попятилась даже каурая лошадь, впряженная в двухместные рессорные дрожки, да так, что кучеру, сидевшему на передке с самодельной трубкой в руке и точившему лясы с дворником, пришлось ее окорачивать. Пожилой дворник, высокий и сухой, как жердь, застыв с метлой в руках в палисаднике, поддержал активные действия полицейского служителя.
– Только вас, Агафон Прокопьич, и слушаются. Чего, говорю, напираете, православные? Забор завалить надумали? А им хоть бы что.
– Да что с твоим забором сделается, Макар? – выкрикнули из толпы. – Авось, чугунный, не плетень.
– Кто приехал-то? – спрашивал коротышка-мещанин, вставая на носки и изо всех сил вытягивая шею.
– Тебе, Ермолка, только затылки разглядывать, – хихикнули позади него. – Полицмейстер пожаловал, Меньшиков.
