Тула уже замешивала тесто для хлеба.
– Ага, так ты влюбилась в босса?
Джо густо покраснела.
– Сначала я у него стажировалась. Мы поженились, как только я получила диплом. А уже потом я стала на него работать. – Джо порезала костяшку пальца. Ч-черт. – Я работала на нас обоих. Была научным редактором, проверяла факты. И много чего другого.
На самом деле Джо заменяла Тони весь редакторский отдел. Она всегда гордилась своим инстинктивным умением распознавать, годился ли текст на что-то, была ли это лишь компиляция или что-то оригинальное и стоило ли вообще беспокоиться. Она думала, что Тони тоже этим гордится.
– И что же он натворил? – спросила Тула.
– Тони? Изменил. – Джо постаралась хоть криво, но улыбнуться, но не тут-то было. Она нагнулась поближе к Туле, облокотившись на стол и подперев подбородок.
– Наше издательство купили. Это называется «враждебный захват». Покупатели напрямую идут к акционерам и перебивают предложение, занижая цену, чтобы потом получить прибыль.
Тула отбросила волосы с лица.
– Не совсем все понятно.
– Да и неважно. Это все была ложь. Хорошо, не вся. Только часть. – Джо вздохнула, как фыркают обиженные лошади. – К нам как раз пошли акционеры. А я не знала, что он спит с одной из них. И не знала, что она связана с этой сделкой по продаже издательства.
– Хренасе, – ответила Тула. Джо одобрительно кивнула.
– Ага. Знаешь, я-то думала – ну так вот неудачно сложилось. А тут он после всех подписей и печатей подает на развод. Мы не пошли в суд – просто разделили остатки активов.
– И вот ты осталась с половиной хрена лысого.
– А Тони остался исполнительным директором издательства, но уже размером побольше, – добавила Джо. Тула издала мощный гортанный звук и с силой стала месить тесто кулаками.
– Святой Иисус, Джо, ну это ж все против закона!
Джо промолчала. Сложно сказать. Да? Нет? Она могла бы побороться. Она и вправду хотела. Но потом один телефонный звонок изменил ее мир.
– Моя мама заболела. И умерла. Не прямо сразу. – Джо говорила медленно, волнуясь, что внезапно слова могут обрушиться из нее подобно наводнению. – После этого моя работа, Тони, вся моя прежняя жизнь уже ничего и не значили. Так что я все продала и приехала сюда. Боже. Не знаю, почему я все тебе рассказываю.
– Милая, я просто спросила тебя. Именно так это и работает, – улыбнулась Тула. Джо тоже хотела бы так улыбаться: ярко, словно луч маяка прорезает тьму; многозначительно, но все же немного загадочно. – Я же тебе рассказывала, что я здесь чужая. И потому я беру на себя часть ответственности. И никто не смеет перечить Туле Бирн, если ты понимаешь, о чем я. – Она смахнула муку в передник. – У тебя глаза, поди, отсырели плакать от всех потерь?
От-сыр-ели. Интересное слово. На буфете лежала целая сырая курица, с бледно-розовым дряблым мясом. От сырого ветра трескаются губы, от сырого лука глаза наполняются слезами. Джо вспомнила те дни, что она прорыдала после смерти матери, и те дни, когда она не плакала. Когда внутри будто все иссохло.
– Мы с мамой были близки – как бывают близки люди, которые уцелели и остались одни друг у друга, – сказала наконец Джо. Она чувствовала, будто под ногами качается мост, будто она говорит что-то отвратительное, о чем следует молчать. Но, черт его дери, она зашла уже так далеко, а Тула словно и не думает избегать ее.
– Она покинула Англию, будучи незамужней и на пятом месяце беременности, и стала жить у своей тети Сьюзен в Чикаго. Никогда не говорила о причинах. А уж их-то должно было быть немало.
