– Диль, быстрее можешь? – спросил я.
– Могу, – сказала Дилька особенным голосом. Особенным не потому, что задыхалась.
Я посмотрел на нее, послушал себя и сказал:
– Залезай на спину.
Не скажу, что сестра на спине сильно добавила мне прыти, но два шага в секунду я делал. Бабка, видимо, тоже.
Так мы к ней и не приблизились. Наоборот, потеряли из виду. И добежали до деревни – вернее, до забора, за который юркнула дорога и из-за которого торчала пара крыш. Безымянных: перед населенными пунктами полагается столб с названием ставить – а тут его не было. Пофиг. Зато добежали. Зато рассвело. И зато я совсем согрелся – но и выдохся, как в спортлагере на второй день. Интересно, у меня теперь каждый день каникул будет тяжелым напоминанием о том, как я жалел пропускать тренировки?
Я остановился и сказал:
– Все, приехали.
– Н-но! – звонко воскликнула Дилька и поддала мне пятками по бедрам.
Развеселилась она чего-то.
– Блин, убью!.. – начал я, но она уже сползла и безмятежно лучилась рядом.
Дуракам всегда радостно. Дурам тем более.
Я вздохнул и предупредил:
– Будешь орать, никто нам дверь не откроет. Здесь тебе деревня, здесь баловаться не любят, поняла?
Я требовательно посмотрел на Дильку. Она ухмылялась.
Пора припугнуть.
– Останемся вот без жратвы и питья, тогда будешь улыбаться. Или работать заставят. А ты по-деревенски работать не умеешь.
– А ты будто умеешь, – протянула Дилька.
– Я-то, может, и умею, – туманно ответил я.
– А я, между прочим, за лошадками убирала.
– Один раз в жизни.
– Три!
– Да хоть пять. Все равно тут понимать надо, а деревня, поди, татарская. Скажут тебе: корову подои или там стог накидай, не поймешь же, – сказал я, жалея, что вспомнил про стог.
Но Дилька кошмаров не видела, жалеть ей было нечего.
– А ты прям поймешь, – презрительно сказала Дилька.
Беседа уходила в стандартную спираль, по итогам которой я обычно давал Дильке подзатыльник или легонько пинал, а она, в зависимости от наличия или отсутствия родителей, ударялась в демонстративный рев или лезла кусаться. Сейчас сил и времени на это было жалко, поэтому я сказал:
– Ага. Пошли, короче.
И мы пошли по дороге, огибающей забор. Оказывается, за забором отсиживалась всего одна крыша – старой избы, почти закрытой высокими некрашеными воротами из досок, некрасиво посеревших от сырости и старости. Ворота были на две широкие створки, слева от них сжалась узкая дверь с ржавым кольцом вместо ручки. Остальные крыши принадлежали следующим избам, выстроенным в короткую улицу. Она упиралась в длинный блочный барак за рослой железной зачем-то оградой, сваренной из длинных арматурин. Краска на ограде была серо-голубой и облупленной, так что даже издали просвечивала рыжатина не то ржавчины, не то грунтовки. Слева от дороги стоял такой же барак, совсем облезлый, без ограды и с выбитыми окнами.
Как-то не было похоже, чтобы здесь жили. И в дорожных колеях снег лежал, будто последние неделю-две никто не ездил и даже не ходил.
Блин.
Ладно, не будем до похорон горевать. Тем более что бабка-то точно сюда шла.
– Наиль, а тут лошадки есть? – спросила Дилька, усиленно вертя головой.
– Вряд ли.
– А курочки или кролики?
– Не знаю. Помолчи, а?
Дилька надулась и ушла в сторону. Я шикнул, чтобы не потерялась, вздохнул и решительно стукнул несколько раз холодным кольцом по доске. Получилось громко. Я подождал немного, отряхивая чешуйки мокрой ржавчины с рук, и стукнул еще.
