Тишина. Ни людей, ни собак, ни кур с мышками.
Из столба рядом с дверью торчала тонкая железная педалька, похожая на лопасть детского вертолета. Не очень ржавая. Я подумал и нажал на нее. За столбом лязгнуло, дверь шустро отползла назад, открывая крытый досками проход к высокому крыльцу, заваленному ящиками и горшками.
– Тук-тук, – нерешительно сказал я.
Никто не отозвался.
Я прощемился мимо легко покачивающейся двери, сделал несколько шагов к крыльцу, вспомнил про Дильку, оглянулся и понял, что дальше идти смысла нет: я оставлял следы в тонком, но таком слежавшемся слое грязи, по которому никто не ходил минимум полгода. То есть я не большой следопыт, конечно, но мне так показалось. Да и неровно замусоренный дворик за воротами был давным-давно нехоженым. Листья валялись, снег по углам не растаял, и приоткрытые дверцы двух сараев висели так, как у нормальных, используемых сараев не висят. Это я еще про запах молчу, пыльный и тоскливый.
Я всегда думал, что пустые дома – это интересно и романтично. Там по углам спрятаны всякие старинные штуки, на чердаке сундук с древними книгами и картой сокровищ, а в подвале прикованный скелет с ржавой саблей и исправным автоматом. Теперь я резко понял, что ни фига это не романтично.
Я несколько секунд всматривался в черную щель за дверью дальнего сарая. Решил, что показалось, и поспешно выскочил за ворота, потому что Дилька же. Дилька же, слава богу, была тут: сев на корточки, выдергивала черные колючие шарики из привалившегося к забору мумифицированного репейника. Я окликнул ее, и мы пошли к следующим воротам. За ними оказалась примерно такая же забытая свалка. Я даже голос подавать не стал. Зато мне голос подали – так, что я чуть штаны не согрел. Уже закрывал калитку, когда в ухо злобно гаркнули нечеловеческим голосом. Я аж подпрыгнул. Дилька бросилась ко мне, вцепилась в локоть и, озираясь, шепотом спросила:
– Что это?
Я тоже заозирался, увидел и с нервным смехом объяснил:
– Не бойся, это ворона. Вон сидит, на дереве, видишь?
Дилька присмотрелась, отпустила мою руку и авторитетно поправила:
– Это сорока.
– Да хоть воровка, пугать-то так зачем. Прям на будильник ставь, – пробормотал я и полез за телефоном, потому что давно уже не проверял сигнал.
Тут еще какая тонкость: если связи по-прежнему нет, надо было трубку выключить поскорее, чтобы батарейка понапрасну не расходовалась. Мобила, когда волну ищет, вообще быстро разряжается. Моя за ночь почти разрядилась, а сигнала не дождалась. Я уже без особой надежды сказал Дильке «пошли» и зашагал к последнему дому, на ходу собираясь вырубить телефон. И остановился. На экране замигал значок антенны.
Дилька что-то сказала, но я уже отжал номер däw äti и теперь напряженно слушал, что там в трубке происходит. Происходила гулкая тишина, и хоп – прошел гудок, тихий и прерывистый, как ножом порубленный, но прошел ведь. Затем второй. На третьем трубку сняли.
Дилька что-то сказала громче, я отмахнулся, отвернулся и заорал:
– Däw äti, isämme![18] Слышишь меня? Мы в порядке, просто немного не доехали, не беспокойся, на следующую электричку сядем, встречай нас через полтора часа! Слышишь? Встречай нас, говорю!
– Встречу, встречу, – отчетливо сказал däw äti, вроде давя смех.
И чуть тише, но тоже вполне ясно донеслось:
– Пусть быстро домой.
– Мама? – обалдело спросил я, и тут же Дилька взвизгнула, а мне будто дубиной по заднице врезали – так, что я подлетел и рухнул на землю.
