Басур меня попробовал остановить, но я толкнул его так, что он свалился на стол и перевернул почти все бутылки и стаканы. Был готов порвать их на кусочки — всех этих больных на голову уродов. И эту Вику — раз она выбрала себе такого ненормального ублюдка, твою мать! Надо быть реально больной, чтобы на такое пойти добровольно.
— Эй! — кричали мне вдогонку и пугали передернутым затвором на оружии.
Но мне было плевать. Зверь добился своего — он сделал так, что у меня пропало любое желание смотреть на его девку. У меня теперь к ней было стойкое отвращение. Хотелось стереть из памяти все, что я о ней думал, представлял. Фантазировал. Потому что любое упоминание про Вику автоматом озаряло в голове эту картину — как он сосет, а я смотрю.
— Пускай идет. Оставьте его в покое, — ответил Зверь. — Больше мы его не увидим.
5. 5
Вика
История с Молотом стала неким проявителем наших отношений. Показателем их несостоятельности и ненормальности. Зверь был одержим не чувствами ко мне, не желанием меня целовать или обнимать как женщину, как человека, как личность. Он меня не уважал, и это проходило красной линией через все, что нас с ним связывало.
Я видела это в словах, видела в поступках. Видела во взгляде на других женщин, он снова начал пропадать по ночам, и это выворачивало наизнанку, потому что я не могла как он. Не могла просто взять его за волосы и притащить к себе. Не могла дать ему пощечину и трахнуть так, чтобы он ходить не мог.
И это было новой реальностью не только потому, что он сильнее и главнее меня — все решает сам, берет по собственному желанию. Нет. Тут была еще одна проблема. Еще одна причина, почему я не могла сделать всего вышеперечисленного.
Я не хотела. После того случая в клубе — когда он насильно заставил меня сделать ему минет при посторонних — я стала чувствовать к нему отвращение. Он сделал мне больно. Не столько физически, сколько душевно. И эта рана сильно кровоточила. Мне не хотелось теперь ничего — ни секса с ним, ни разговоров с ним, ни объятий с ним. Мне даже смотреть на Артема стало трудно. Потому что порой наворачивались слезы от безысходности.
Почему он такой? Почему так груб и суров, если может быть другим? Да, он никогда не был нежен, но раньше я знала его не таким беспощадным. В нем было больше страсти, больше чувственности, искренности. Но не теперь. Теперь это был какой-то механизм унижения меня. И думал Зверь только о делах, только о деньгах. Хотя я точно так же занималась бизнесом, что бы он там ни говорил на дешевых понтах.
— Ты уже собралась для поездки? — подошел он за спиной и привычно обнял ладонями за шею. Стал наглаживать горло и постепенно сжимать его пальцами, намекая на близость. — Люблю, когда у тебя цветные линзы на глазах. Мне нравится. Особенно как сейчас — карие. Вместо бесцветных серых… Так и хочу сразу трахнуть.
Он прижимался ко мне набухшим членом. Я чувствовала этот стояк в штанах, он упирался мне в лопатки, пока я сижу перед зеркалом с косметикой в руках. Сегодня решила использовать линзы по случаю. И Зверь дико захотел секса. Он намекал на это достаточно жирно и понятно, чтобы не было никаких сомнений. Хотел меня нагнуть и трахнуть перед зеркалом.
— Ты хочешь, чтобы я нагнулась? — спросила я, опустив ресницы. Привычно и покорно. По-другому не умею, ведь он мой самец, мой владелец. Иначе между нами не бывало.
