– Возвращайся в свой выдуманный мир. Черт, да ты и сам уже выглядишь, как выходец из могилы. Я скажу маме, чтобы не ждала тебя. – Он вышел из номера и закрыл за собой дверь. Его кожаные ботинки заскрипели по коридору.
Рикс сидел, уставившись через комнату на скелет. Скелет усмехался ему как старый друг, как знакомый по множеству фильмов ужасов, которые Рикс смотрел. Символ смерти. Скелет в чулане. Кости, спрятанные под полом. Череп в шляпной картонке. Рука скелета, тянущаяся из-под кровати. Кости, лезущие из могилы.
Мой отец умирает, думал он. Нет, нет. Уолен Эшер слишком упрям, чтобы сдаться смерти. Они со смертью закадычные друзья. Они заключили джентльменское соглашение. Его «дело» давало смерти пищу – зачем ей кусать руку дающего?
Рикс взял авиабилет. Он был на завтрашний дневной рейс. Уолен умирает? Он знал, что здоровье отца за последние шесть месяцев ухудшилось, но смерть? Рикс сидел в оцепенении, не зная, плакать ему или смеяться. Он никогда не ладил с отцом, они на протяжении многих лет были друг другу чужие. Уолен Эшер был такой человек, что назначал своим детям часы для встречи и держал их на коротком поводке. Рикс как-то нагрубил ему, заслужив неиссякаемую ненависть отца.
Он не был уверен, любил ли он отца. Он сомневался, знает ли вообще, что такое любовь.
Рикс знал, что Бун всегда был большим любителем розыгрышей.
– Папа не умирает, – сказал он скелету. – Это просто выдумка, чтобы заманить меня обратно. – Пластиковые костяшки нагло блеснули, но промолчали. Глядя на них, он вспомнил скелет, болтавшийся в ухе шофера. По спине пробежали мурашки, и он был вынужден позвать горничную, чтобы убрали скелет – Рикс не мог заставить себя притронуться к нему.
Потом он позвонил в Эшерленд.
За четыре тысячи миль от него горничная ответила: «Резиденция Эшеров».
– Позовите Эдвина Бодейна. Скажите ему, что это Рикс.
– Да, сэр. Одну минуту, сэр.
Рикс ждал. Сейчас он чувствовал себя лучше. Он справился с приступом. Предыдущий приступ был у него неделю назад, посреди ночи, когда он слушал пластинку из своей коллекции джазовой музыки дома в Атланте. После того, как приступ прошел, он разбил пластинку вдребезги, думая, что спровоцировать его могла музыка. Он где-то читал, что определенные аккорды, тона и вибрации могут оказывать физическое воздействие.
Он знал, что эти приступы – симптомами состояния, названного в нескольких медицинских журналах «недуг Эшеров». Лекарств не было. Если отец умирает – значит, «недуг Эшеров» дошел до последней, смертельной стадии.
– Мастер Рикс! – сказал теплый, добродушный и слегка скрипучий голос в Западной Каролине. – Где вы?
– В Нью-Йорке, в «Де Пейзере». – Голос Эдвина наградил Рикса приятными воспоминаниями. Он представил высокого мужчину в униформе Эшеров
– серая куртка и темно-синие брюки с такими острыми складками, что можно порезаться. Он всегда чувствовал себя ближе к Эдвину и Кэсс Бодейнам, чем к собственным родителям.
– Желаете ли вы поговорить с…
– Нет. Ни с кем другим я говорить не хочу. Эдвин, у меня только что был Бун. Он сказал, что папе хуже. Так ли это?
– Здоровье вашего отца быстро ухудшается, – сказал Эдвин. – Я уверен, Бун объяснил вам, как сильно ваша матушка хочет, чтобы вы вернулись домой.
– Я не хочу возвращаться, и ты знаешь, почему.
Возникла пауза. Затем Эдвин произнес:
– Мистер Эшер спрашивает о вас каждый день. – Он понизил голос. – Я хочу, чтобы вы вернулись. Вы нужны ему.
