Читать онлайн Уильям Перкинс - Учение о предопределении

Уильям Перкинс

«Учение о предопределении»

Перевод лат. В.В. Чернова

Перевод и переложение анг. Е.А. Жуков

Предисловие Евгения Жукова

Учение о предопределении часто воспринимается как одна из наиболее сложных, абстрактных и даже устрашающих богословских концепций. В академических кругах оно нередко становится предметом интеллектуальных баталий, в церковной среде – поводом для разделений, а в личном восприятии многих верующих – источником недоумения или даже отторжения. Традиционный подход представляет предопределение как сухую доктринальную схему, набор логических утверждений, предназначенных скорее для богословских дискуссий, чем для жизни веры.

Такое восприятие неудивительно. Вопросы о Божьем избрании, о суверенной воле Творца, о соотношении человеческой свободы и Божественного предузнания кажутся оторванными от повседневной духовной практики, от молитвы и поклонения, от этических решений и жизненных выборов. Предопределение часто предстает как некая метафизическая спекуляция, как теоретическое построение, не имеющее прямого отношения к тому, как христианин проживает свой день, как переносит страдания, как радуется благословениям, как общается с Богом в молитве.

Более того, из-за непонимания или искаженного толкования доктрина предопределения может восприниматься как холодная, безжалостная, даже жестокая концепция, рисующая образ Бога, произвольно решающего судьбы людей, словно шахматист, двигающий фигуры на доске. Такое восприятие создает эмоциональный барьер, препятствующий не только принятию этой доктрины, но и даже серьезному ее исследованию.

Однако я убежден, что такой подход к учению о предопределении не просто ограничен, но фундаментально ошибочен. Предопределение – это не абстрактная богословская конструкция, не устаревшая схоластическая спекуляция, но живой и действенный ключ к подлинному христианскому мистическому опыту, открывающий двери к полноте жизни во Христе.

В этом предисловии я выдвигаю тезис, который может показаться парадоксальным: именно учение о предопределении, правильно понятое и принятое, становится необходимым основанием для глубочайшего переживания Божественного присутствия, для того священного соприкосновения с реальностью Бога, которое мы называем мистическим опытом. Это не просто одна из многих доктрин, не теоретическое дополнение к практической вере, но сам фундамент, на котором строится подлинное, устойчивое, преображающее общение с живым Богом.

Предопределение открывает нам не просто что-то о Боге, но саму природу нашего отношения с Ним – отношения, которое началось не с нашего первого шага к Нему, но в вечности, до основания мира. Оно показывает нам не просто как мы можем найти Бога, но как мы уже найдены Им. И это переворачивает всю систему координат нашей духовной жизни, позволяя войти в то измерение опыта веры, которое недоступно при любой иной перспективе.

Эта книга родилась не из академического интереса или отвлеченных философских построений, но из горнила личного поиска и страдания. Двадцать лет я странствовал по пустыне православной духовности, где вместо обещанных живых вод и манны небесной находил лишь песок формализма и камни законничества. С каждым годом уныние, эта смертоносная болезнь души, проникало все глубже в сердце, а радость христианской жизни, о которой свидетельствовали апостолы, казалась недостижимым миражом.

Духовные практики, многочисленные посты, длительные стояния на богослужениях, добрые дела – все это приносило лишь краткое облегчение, за которым следовало еще более глубокое погружение во тьму безрадостности. Я был подобен человеку, пытающемуся зачерпнуть воду решетом: сколько ни старайся, она всегда утекает, оставляя жажду неутоленной.

Мой путь привел меня к изучению византийской мистики, к погружению в тайны исихазма, к практике непрестанной Иисусовой молитвы. Я искал просветления и преображения в древних текстах Добротолюбия, в наставлениях афонских старцев, в усердном выполнении строгих аскетических правил. Годами я следовал всем предписаниям, стремясь достичь того непостижимого единения с Божеством, о котором свидетельствовали великие подвижники прошлого.

Но вместо обещанного духовного просветления я обрел лишь истощение тела и расстройство нервной системы. Физическое здоровье пошатнулось, разум был изнурен постоянной борьбой с помыслами, а сердце по-прежнему оставалось холодным. Всматриваясь в умноженные посты и бдения, в тысячи произнесенных молитв, я видел лишь возрастающую гору внешних деяний, под которой задыхалась душа, не находя подлинной свободы.

Даже наставления опытных афонских духовников, к которым я обращался с надеждой, не приносили разрешения внутреннему кризису. Их слова, мудрые и проверенные веками, словно разбивались о какую-то невидимую преграду в моем сердце. Они указывали путь, по которому я уже шел, но который не приводил к цели; они предлагали лекарство, которое я уже принимал, но которое не приносило исцеления.

Поворотный момент наступил, когда я обратился к изучению христианской доктрины не как набора абстрактных формул, но как живого организма, каждая часть которого связана с другими в единое целое. Подобно тому, как в величественном соборе каждый камень находит свое место лишь в общей архитектуре здания, так и отдельные богословские истины обретают полноту смысла лишь в целостном понимании Божьего замысла.

И как венчающий свод этого духовного собора, как замковый камень, без которого все здание может обрушиться, мне открылось учение о предопределении, изложенное апостолом Павлом в Послании к Римлянам. То, что прежде казалось сухой доктриной или даже камнем преткновения, внезапно предстало архитектурным венцом всего здания сотериологии, без которого спасение остается зыбким и неопределенным.

В этом откровении мне был явлен путь – чрезвычайно простой и одновременно ошеломляюще глубокий, настолько истинный, что всякое сомнение рассеялось, как утренний туман перед восходящим солнцем. Это был не новый путь, но древний, начертанный еще в Писании. Этот путь пролегает через века христианской мысли – от Климента Римского, писавшего о Божьем избрании в своем послании к коринфянам, через Иринея Лионского и его учение о предопределенной экономии спасения, к могучему Августину, чья полемика с Пелагием высекла искры истины о суверенной благодати. Эту линию продолжили Проспер Аквитанский и Фульгенций Руспийский, Исидор Севильский и Григорий Великий, бережно пронесшие факел предопределения через смутные времена раннего Средневековья.

Десятки соборов, от Карфагенского и Оранжского во времена единой церкви до Дортрехтского и Вестминстерского после Реформации, подтверждали эту доктрину – иногда прямо, иногда косвенно, но всегда утверждая приоритет Божественной инициативы над человеческими усилиями. Даже в периоды, когда церковная практика затемняла эту истину, когда цекрви казалось, что судьба души зависит от человеческих заслуг и усилий, глубинная река предопределения не пересыхала, но текла в подземных пластах богословской мысли, питая корни истинного благочестия.

И в наши дни, среди множества голосов, провозглашающих автономию человеческой воли, среди хора проповедников, возвещающих евангелие самореализации, истина о предвечном избрании не умолкает. Она звучит с кафедр верных церквей, она блистает на страницах трудов современных богословов, она шепчет в сердцах тех, кто искренне ищет незыблемого основания для своей веры. Не как новая догма, но как древнее свидетельство; не как человеческое измышление, но как Божественное откровение; не как одна из многих возможных интерпретаций, но как сама сердцевина Благой Вести.

В безмолвных глубинах вечности, когда не существовало ни времени, ни пространства, ни материи, Бог уже знал тебя по имени. В этом тайна столь ошеломляющая, что разум человеческий отступает перед ней, как волны отступают от неприступных скал. Предопределение начинается не с момента твоего рождения, не с мгновения твоего обращения, но в предвечном совете Троицы, в том священном «прежде», о котором апостол говорит: «Так как Он избрал нас в Нем прежде создания мира» (Еф. 1:4).

Здесь мы соприкасаемся с абсолютом, с той изначальностью, которая предшествует всему и обусловливает всё. Это не просто хронологическая первичность, но онтологическое первенство Божьего выбора перед любым движением человеческой воли или действием человеческого духа. Прежде чем первый атом вступил в бытие, прежде чем первый луч света рассеял изначальную тьму, Бог уже принял решение о твоем вечном предназначении.

Такой выбор, совершенный до начала времен, становится единственно возможным непоколебимым основанием уверенности в спасении. Ибо если начало избрания лежит в вечности, то и его завершение не может быть подвержено превратностям времени. Что утверждено прежде сотворения звезд, не может быть поколеблено движением планет. Что решено до начала истории, не может быть отменено историческими обстоятельствами. В этом заключена мощь и слава предопределения: оно выводит судьбу души из-под власти случайностей времени и помещает ее в нерушимый порядок Божественного замысла.

Словно якорь, опущенный за завесу (Евр. 6:19), предвечное избрание удерживает корабль веры среди штормов сомнений и волн искушений. Не в силе веры, не в глубине покаяния, не в святости жизни находит душа свое последнее утешение и окончательную уверенность, но в извечном, суверенном, независимом от человеческих деяний решении Триединого Бога. Здесь сокрыта та «твердая пища совершенных» (Евр. 5:14), о которой говорит Писание, – понимание, что не человеческое решение следовать за Христом является первопричиной спасения, но Божественное избрание до начала времен.

Христианин, пытающийся основать свою уверенность в спасении на делах или религиозных переживаниях, подобен человеку, строящему дом на песке. Сегодня фундамент кажется прочным – молитва течет, как мед, сердце пламенеет усердием, добрые дела множатся. Но приходит буря сомнений, поднимается ветер искушений, обрушиваются волны душевной сухости – и здание рушится, погребая под обломками хрупкую надежду.

Уверенность, зависящая от состояния духа или ревности в благочестии, обречена на постоянные колебания. День благодати сменяется ночью оставленности, час восторга уступает времени пустоты. И в этой непрестанной смене душевных сезонов вера то расцветает пышным цветом, то увядает до неузнаваемости. Какое жалкое основание для вечной надежды! Какой зыбкий якорь для корабля, плывущего через бурное море жизни к берегам вечности!

Христианство, построенное на зависимости спасения от человеческих дел или состояний, превращается в религию непрестанного страха и сомнения. Сегодня благодать обретена, завтра – утрачена, послезавтра – вновь восстановлена, и так до бесконечности. Душа, как измученный путник, блуждает между отчаянием и самонадеянностью, никогда не находя покоя.

Совершенно иную реальность открывает учение о предопределении. Здесь уверенность в спасении зиждется не на переменчивых эмоциях или несовершенных делах, но на неизменном решении Бога, принятом прежде основания мира. Это подобно дому, возведенному не на песке человеческого произволения, но на нерушимой скале Божественного избрания. «На сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18).