Учение о предопределении - страница 20

Страдание, воспринимаемое через призму предопределения, перестает быть безжалостным тираном, бессмысленно терзающим душу. Оно преображается в возделывающий плуг, вспарывающий тяжелую почву сердца для принятия семени вечности; в очистительный огонь, отделяющий золото веры от примесей самонадеянности; в ту тесную дверь, через которую душа входит в простор Божественных обетований. Не шаг в сторону от пути спасения, но само средство спасения, не отклонение от золотой цепи, но одно из ее звеньев.

Даже радость бывает ложно понята без света предопределения. Она воспринимается либо как случайная удача в лотерее бытия, либо как заслуженная награда за человеческие усилия. Но в контексте предвечного избрания радость предстает как предвосхищение той окончательной славы, к которой неизменно ведет Божественный замысел; как проблеск вечного света, прорывающегося сквозь тучи временности; как тень тех блаженств, которые уготованы избранным от создания мира.

Поразительно, но в этой перспективе и страдание, и радость служат единой цели—уподоблению Христу. Как писал апостол: «Сих предопределил быть подобными образу Сына Своего» (Рим. 8:29). В этом процессе необходимы и тьма Гефсимании, и свет Преображения; и тернии Голгофы, и слава Воскресения. Ибо Христос, образ Которого запечатлевается в избранных, есть одновременно и Муж скорбей, и Податель радости, и Агнец закланный, и Лев от колена Иудина.

Таинственное сочетание страдания и радости в едином замысле спасения наиболее ярко проявляется на Голгофе – том центральном пункте истории, где сошлись воедино все линии Божественного предопределения. Здесь величайшая скорбь и величайшая радость встречаются в одном событии, как два потока в едином водовороте. Бесконечная боль отверженности – «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46) – и бесконечное торжество совершения – «совершилось!» (Ин. 19:30). Крайний предел страдания и высшая точка спасительной радости соединяются в одно неразделимое целое.

Так открывается непостижимая мудрость предопределения, включившего в свою золотую цепь и звенья скорби, и звенья радости. Каждое из них необходимо, каждое незаменимо в своем месте и в свое время. И душа, просвещенная светом этой истины, перестает бунтовать против страдания и превозноситься в радости. Она принимает и то и другое как из руки Отца, Который все направляет к единой цели – полноте спасения, предначертанного в вечности и осуществляемого во времени.

В эпоху торжествующего неврастенического сознания, когда депрессия и тревога стали эпидемией, поражающей целые народы, когда спазмированные тела и измученные души заполняют кабинеты врачей и залы молитвенных собраний, предопределение открывается как древнее и в то же время ультрасовременное лекарство. Не химическое вещество, воздействующее на синапсы мозга, но божественная истина, проникающая в самые глубины человеческого естества, расправляющая скомканное полотно нервной системы, разрывающая порочный круг страха и напряжения.

Тело не лжет. В его напряженных мышцах, в его судорожных спазмах, в его головных болях и бессоннице проявляется истина более глубокая, чем та, которую способен признать сознательный ум. Каждая физическая боль становится криком души, заключенной в темницу тревоги, каждое мышечное напряжение – отпечатком духовного бегства от неопределенности бытия. Тело сжимается в судорожной попытке защитить себя от опасностей, большинство из которых существует лишь в воображении, но от этого не становится менее устрашающим.