– Сто пятьдесят один…
Слева кто-то быстро приближался, неровная походка, горбатый силуэт в балахоне, мелькающий в жёлтых пятнах свечного сияния… Опять этот Квазиморда портит мне прогулку! Совершенно не хотелось встречаться ночью с жутким горбуном, терпеть его издёвки, ведь неизвестно, что у него на уме. Я стал озираться по сторонам. Чем ближе подходил уродец, тем быстрее билось сердце, паника вцепилась в лёгкие стальными капканами, делая каждый вдох мучительным, а выдох болезненным.
Пока мой ночной кошмар не поднимал головы, но это могло случиться в любую секунду, а я всё не видел укромного угла, который мог бы скрыть слишком яркую для этого мрачного места внешность. На другой стороне коридора что-то шевельнулось. Гобелен, висящий на стене, дёрнулся на сквозняке, обнажая нишу. Горбун уронил связку ключей, она грохнула об пол, словно на доски вывалили вагон железного лома. Подскочив, уродец принялся ругаться и, кряхтя, наклонился.
Я одним прыжком пересёк освещённое пространство, дёрнул ткань и затаился в нише, как суслик в норе. Хотелось исчезнуть, сквозь землю провалиться, лишь бы этот чёртов хромоногий пучок геморроидальных шишек меня не заметил. Но, как назло, отвратительный фрик застыл напротив моего укрытия, озираясь вокруг, как шакал, почуявший падаль.
«Чтоб тебе с места не сойти-и-и-и…» – подумал я и почувствовал, как пол под ногами исчез, а тело летит вниз с дикой скоростью, как слетевший с рельсов в пропасть поезд. В такие моменты человек должен орать, паниковать, хвататься за всё подряд, в надежде замедлить падение и спасти жизнь. А я тупил и гадал: больно будет в конце полёта?
Тело резко встряхнуло, будто кто-то остановил падающий лифт, и я, как дурной персонаж мультика, замер на месте, ощущая, что душа сначала проваливается дальше вместе с желудком, а потом возвращается с размаху в тело через не пойми какое отверстие. Ноги висели в паре сантиметров от пола, стоило только шевельнуть ими вниз, и неведомый лифт шмякнул меня оземь с мизерной высоты, аж пятки загудели. Хотелось ругаться, в голове промелькивали слова, от которых у Ромашки встали бы дыбом волосы.
Но прежде чем вся эта гадость вывалилась изо рта, я осмотрелся и проглотил ком из ругательств. Абсолютно круглая комната освещалась свечами, фонариками и лампами, вверх, сколько было возможно рассмотреть, простирались книжные полки, уставленные фолиантами. Для моего воспалённого любопытства это была мекка знаний.
Мозг ещё думал, какую бы книгу первой прочесть, но загребущие ручонки уже тянулись к ближайшей.
– Опомнись, безумец, – заорал кто-то на весь книжный колодец дурным голосом, аж пыль посыпалась, – тронув хоть один фолиант, ты обречёшь себя на вечные страдания! Випфел проклянёт тебя!
Всё смолкло, только пылинки, кружась, липли мне на нос. Голос исходил со всех сторон сразу, внезапно возник и так же внезапно замолк. Соображения по этому поводу были однозначными.
– Чёртова сигнализация, – я воровато оглянулся по сторонам и ткнул в ближайший корешок пальцем. Небо не рухнуло, я не превратился в пень. – Вот шельма, напугал!
От облегчения я настолько расслабился, что цапнув книжку, упал в глубокое кресло посередине комнаты. Вот тут и случилось страшное. Книг как не бывало, будто кто-то сдул рисунок в пыли, на полках под колпаками и на поставках стояли и лежали человеческие руки. И шевелились, как живые.
