– Он говорил вам об этом? – спросил Грачик, стараясь попасть в простой, дружеский тон. Но Силс, как и часто до того, ответил только молчаливым кивком головы. Лишь после долгой паузы, подумав, сказал:
– Эджин боялся. Если они узнают, что Вилма хочет бежать, ей будет худо… Именно, очень худо. Круминьш очень боялся. И очень ждал Вилму.
– Что же, – тепло проговорил Грачик, – если так, то, значит, Круминьш хотел жить…
– Именно хотел… Потому и уговорил меня явиться. Он не хотел ни умирать, ни сидеть в тюрьме.
– И уж во всяком случае не собирался кончать жизнь самоубийством?
– Именно.
– А как все плохо получилось.
– Именно плохо. – Избегая взгляда Грачика, Силс опустил глаза на свои руки, лежавшие на столе.
– Это не повторится. Можете быть спокойны! – ободряюще сказал Грачик. – Может быть, и у вас есть своя Вилма?
Впервые за всю беседу холодные глаза Силса потеплели, и он не уклонился от испытующего взгляда Грачика.
– Именно, – тихо, словно боясь быть кем-нибудь подслушанным, повторил Силс. И еще тише: – Инга… Инга Селга.
Он подпер голову руками и несколько раз повторил: «Инга… Инга…» Когда он поднял голову, Грачик увидел, что губы Силса сложились в улыбку. Лицо принадлежало другому Силсу – не тому, которого Грачик определил, как холодного и скрытного субъекта. Грачик улыбнулся.
– Ваша Инга тоже собирается сюда?
Губы Силса сжались, и он покачал головой.
– Они хотят бежать вместе: Вилма и Инга… Это трудно, – проговорил он, снова понижая голос.
– Кто хочет бежать – бежит.
– Один бежит, а десятерых убьют, – сердито бросил Силс.
Грачик поднялся и прошелся по комнате.
– А как вы думаете, Силс, чем можно было бы помочь в этом деле?.. Надо подумать, хорошенько подумать. Нельзя ли помочь этим девушкам стать… ну, вот, как вы с Круминьшем, – стать настоящими людьми. Это было бы так хорошо!
– Именно хорошо. Только ведь Вилма узнает, что Круминьш убит…
– Что же будет, если Вилма узнает?
– Плохо будет для Инги. Вилма горячий человек, она может испортить дело.
– Давайте подумаем об этом вместе… в следующий раз.
– Я могу идти? – после некоторого молчания спросил Силс, и голос его снова прозвучал сухо и угрюмо, словно между ними и не произошло такого дружеского разговора.
– Конечно, – согласился было Грачик, но тут же быстро спросил: – А скажите мне, Силс, теперь, когда мы хорошо познакомились и, кажется, поняли друг друга: что заставило вас отказаться от исполнения диверсионного задания? Что толкнуло вас явиться к советским властям?
Силс стоял, опустив голову, погруженный в задумчивость. По движению его пальцев, нервно теребивших пуговицу пиджака, Грачик понял, что молодой человек смущен и не знает, что сказать, или не решается выговорить правду.
– Если не хотите – можете не отвечать.
– Нет, почему же, – ответил Силс, не поднимая головы. – Именно теперь и надо сказать… Это Круминьш надумал, что наше дело безнадежно. Именно безнадежно. Нас поймают. Поймают и будет худо.
– Что значит худо? – спросил Грачик.
– Именно так худо, что хуже и нельзя. Если поймают – расстрел.
– Это Круминьш говорил?
– Нас так учили: если провал – надо отравиться. А ни он, ни я – мы не хотели умирать.
– Значит, страх смерти заставил вас явиться с повинной? – спросил Грачик. – А Инга, а Вилма?..
Тут Силс поднял голову и посмотрел Грачику в лицо:
– Именно так: Инга и Вилма тогда… А потом?.. Потом мы все увидели и поняли… Только это долго рассказывать. А вам трудно поверить.
