Единственной подходящей фотографией, обнаруженной Грачиком в делах завкома, был снимок, сделанный во время маевки: на нем виднелся Круминьш, идущий бок о бок с Луизой. Рассматривая этот снимок в лупу, Грачик должен был прийти к выводу, что костюм, надетый Круминьшем в день маевки, – тот самый, в котором он виден на снимке Шумана.
Размышляя об этом, Грачик вошел в комнату Силса, когда приехал ее осмотреть.
– Вероятно, это был лучший костюм вашего друга? – спросил Грачик Силса, показывая ему снимок Шумана.
– Именно лучший. Нам выдали эти костюмы, когда освободили из-под ареста.
Грачик смерил взглядом костюм, аккуратно повешенный в нише.
– Тот самый? – спросил он.
К его изумлению Силс ответил:
– Именно.
– Как?! Разве в день исчезновения на Круминьше был другой костюм?
– Именно: как вернулся с комбината, так в рабочем платье и ушел.
Это значило, что в момент ухода Круминьш не мог быть сфотографирован в том костюме, в котором был изображен на фотографии. И второе обстоятельство: весь абрис фигуры Круминьша, его поза, движение на обеих лежавших перед Грачиком фотографиях, сделанных во время маевки и при «аресте», были сходны во всех подробностях. Даже тени на лице и на платье лежали одинаково. Теперь для утверждения поддельности фотографии, полученной от отца Шумана, Грачику не нужна была и экспертиза.
Глядя на сидящего перед ним краснолицего человека, со щеками, отвисшими, как на старинных портретах купцов, Грачик думал о том, сколь мало подходит служителю Бога неприветливый взгляд холодных серых глаз, пытливо вглядывающихся в собеседника из-под насупленных седоватых бровей. Священник не отличался разговорчивостью. Каждое слово приходилось из него вытягивать. Самой длинной тирадой, которую услышал от него Грачик, была характеристика Круминьша. Священник произнес ее поучительным тоном:
– Я не отношу покойного Круминьша к морально устойчивым субъектам. Это доказано его самоубийством. Церковь сурово осуждает подобный акт. Круминьш одинаково виновен перед нами и перед Богом.
Грачик не мешал ему. Гораздо полезнее, чтобы спрашиваемый не был настороже и как можно меньше следил за собой. А в данном случае это было особенно важно: очевидно, Шуман не был простаком.
– Меня нисколько не удивил оборот, какой приняло дело, – продолжал священник. – Рано или поздно Круминьш должен был быть арестован: к этому вели его политические взгляды.
– Вы считаете, что его раскаяние в преступлении против народа не искренне?
– Со стороны священника было бы нескромностью дать вам прямой ответ на этот вопрос, – уклончиво ответил Шуман. – Однако могу сказать: мне, как лояльному советскому человеку, было неприятно общение с этим субъектом… Я видел тернистость пути, по которому он шел, и не мог предостеречь его.
– Почему же?
– Мы строжайше воздерживаемся от вмешательства в политику.
– В данном случае было бы полезней предостеречь самого Круминьша и предупредить его друзей, – возразил Грачик.
– Я не имел права это сделать.
– А разве сан не обязывает вас наставить любого заблуждающегося? Даже если рассудить с ваших узких позиций священника: разве вы не должны были сделать попытку спасти Круминьша, если видели, что он идет к тому, чтобы наложить на себя руки?.. Вы, как священнослужитель? Не говоря уже о вас как гражданине!.. Ведь как ловец душ (кажется, так Иисус называл своих последователей-рыбарей) могли уловить в сети католицизма и душу протестанта Круминьша… Разве не так?
