Не поднимая глаз, Шуман негромко ответил: все шло путями, предопределенными провидением. Не нам вмешиваться!
– Ну, не будем впутывать провидение в наши дела. Хотя на этот раз даже его вмешательство говорило бы в пользу моих доводов. Вам ли забыть, как строго римская церковь осуждает грех самоубийства? И, наконец… – тут Грачик не смог скрыть улыбки, – вы должны помнить одно из стариннейших изданий папской канцелярии, именуемое «Taxae Sacrae Paenitenciariae Apostolicae»[8]. На основании этих «такс» вы имели возможность получить с Круминьша, в случае его обращения, неплохую лепту в пользу своего ветхого храма. Попытка самоубийства, наверно, расценена там не так уж низко. Во всяком случае не ниже, чем стоят фотографии костела.
Шуман поднял взгляд на Грачика, и тот прочел в нем такую неприязнь, что улыбка сразу исчезла с его лица.
– Святой престол никогда не издавал никаких такс за отпущение грехов, – сердито проговорил священник, – это апокрифы.
– Наука говорит другое, – спокойно возразил Грачик. – И если бы это составляло тему нашей сегодняшней беседы, я наверняка доказал бы вам подлинность Инкунабул, содержащих полные таксы на индульгенции. В числе их я нашел бы и параграф, по которому вы, как убийца Круминьша… – при этих словах Шуман побагровел и отпрянул от стола Грачика. Но Грачик, делая вид, будто не замечает этого, твердо продолжал: – Я имею в виду ваше моральное соучастие… По папской таксе вы, чтобы очистить свою совесть, уплатили бы теперь сами целых два дуката вместо того, чтобы получить кое-что с упущенного прозелита.
– Оставим эту тему, – глухо проговорил Шуман. – Не к лицу мне спорить о таких вещах с…
– С безбожником? – договорил Грачик за умолкнувшего священника. – Ну что же, вернемся к сути дела, хотя вы и могли бы спасти Круминьша.
– Не нам с нашими слабыми силами разрушать то, что уготовано свыше. Однажды встав на путь преступления против своей страны, Круминьш не мог с него сойти. Не совершив диверсии, какая была ему вменена в обязанность, он все же пришел к преступлению: убил милиционера, выполнявшего свой долг.
– Вы полагаете, что и это было предопределено свыше?
– Поскольку это логически завершало жизненный путь Круминьша.
– А путь того, убитого им?
– Было делом Господа Бога решать его судьбу, – уклончиво ответил Шуман.
Грачик решил, что пора, как бы невзначай, спросить о том главном, ради чего пригласил священника.
– Дайте мне адрес фотографа, сделавшего снимок Круминьша на фоне храма.
Лицо отца Шумана отразило усилие памяти. Подумав, он сказал:
– Бессилен помочь вам. Целый ряд рижских фотографов присылал мне свои снимки, желая получить заказ. Адреса тех, кто дал снимки, пригодные для размножения, разумеется, записаны в книгах церкви, потому что им пришлось платить. А эта фотография относится к числу забракованных.
– И вы за нее не платили? – быстро спросил Грачик.
– Как за брак, мы… – начал было Шуман и вдруг осекся: он вспомнил о взятых у Грачика пятидесяти рублях. Но Грачик сделал вид, будто не заметил смущения Шумана. А тот пожал плечами и сказал: – Мне хотелось бы вам помочь. Я запишу вам несколько адресов, но… – впервые Грачик увидел на лице собеседника нечто вроде улыбки смущения. – Вы не рассердитесь, если я кого-нибудь забуду?
– Ничего, ничего, – с напускной беспечностью ответил Грачик. – Это, в сущности, не имеет значения. – И видя, что Шуман намеревается записывать адреса, сказал: – Право, не трудитесь. Не стоит.
