– Сынок…
– Ну всё, отдыхайте… отдыхай, мама… – посоветовал я. – Пойду. Если что, я в конце коридора. Там тупичок с банкеткой, Галина Львовна посоветовала. Останусь там.
– Ох, да как же… – запричитала Беспалова. – Всю ночь?
– Мне не привыкать, – отмахнулся. – Я как боевой конь могу и стоя спать, и сидя, и на ходу. Студенческая жизнь приучила… сессии… – приукрасил я до полноты картины.
Не рассказывать же Марии Фёдоровне про своё бурное прошлое, в котором где упал, там и спишь, когда урывками, когда и вовсе пару минут.
– Ох, Егорушка… может, домой поедешь? – робко предложила женщина, и тут же покачала головой. – Последний автобус-то уже ушёл… А всё дед, вот дурья башка! – нашла виноватого.
– Всё нормально, – заверил я. – Главное, не волнуй… ся… – всё время хотелось обратиться, как и положено, на «вы». Но бабулька на соседней койке не спускала с нашей парочки глаз, приходилось контролировать, что говорю. – Всё, мама, отдыхайте. Я рядом. Когда обход? – поинтересовался у любопытной старушки.
– Так с утра, как врач придёт, – охотно ответила бабулька.
Уточнять, когда в больнице наступает утро, я не стал, попрощался и пошел искать тупичок.
Ночь прошла как в сказке. Банкетка оказалась шаткой, обитой дерматином, удачно длинной. И действительно стояла в странном таком аппендиксе без окон, без дверей. Точнее, имелось одно маленькое окошко, давно немытое. Оно выходило куда-то в глухой больничный двор. Мне даже удалось без подручных средств открыть форточку, крашенную в несколько слоёв, что само по себе достижение.
Умостившись на скамейке, долго слушал орущих на улице котов, отголоски вечерней больничной жизни, глухой шум из коридора. Так, под мысли о поздних кошачьих свадьбах и размышлениях, для чего строители сделали этот тупичок, я и уснул.
Проснулся как от толчка, прислушался. Тишина. Даже с улицы звуки не долетают. Поднялся, размял мышцы и вышел из своего тупичка в коридор. На посту горел свет, но не было видно. Что-то случилось или дежурная медсестра прикорнула в сестринской?
Оказалось, девчонку вырубило прямо за столом. Поколебался, но всё-таки не стал будить, тихонько пошёл к семнадцатой палате, проверить Марию Фёдоровну. Осторожно приоткрыл дверцу, обнаружил Беспалову на месте, дождался, когда она пошевелится, и со спокойной душой вернулся к себе в тупичок. Не тут-то было.
Где-то хлопнула дверца, и медсестра резко очнулась, аккурат когда я проходил мимо стола. Спросонья девчонка сразу не сообразила, кто я такой. Подскочила, торопливо оглаживая ладошками примятый белый халат, чуть растрепавшиеся волосы. А когда сообразила, ойкнула и сурово окликнула:
– Товарищ! Вы кто? Как вы сюда попали? Вы из какой палаты?
Пришлось вернуться.
– Вы, случайно, не Маруся? Простите, Мария, наверное? – закинул я удочку.
– Допустим, – сверкая сердитыми глазами, подтвердила девушка.
– Галина Львовна сказала, что вы в курсе. Меня Егор зовут. Я маму привёз вечером, сердце у неё. Маму до утра оставили, а мне Галина Львовна разрешила в тупичке на банкетке переждать.
Надо же, с каждый разом слово «мама» в адрес Марии Фёдоровны выходило всё легче и легче, я почти поверил в то, что мама у меня и в самом деле имеется.
– Галина Львовна? – девчонка встрепенулась и вроде как вытянулась в струнку. Видимо, старшая медсестра, или кем здесь значится рыжекудрая дама, держит молодых специалистов в строгости. – Да, она предупреждала. Но это не значит, что вы должны ходить ночью по больнице и заглядывать во все палаты! А если что пропадёт? Кто виноват будет?
