– Ты чего, на них ствол наставил? – не понял я.
– Да нет, просто предложил обмен. Оружие на инструмент, – улыбнулся мне Джус.
– Ты чего, разбоем здесь занялся? – еще раз уточнил я у него.
– Да на фиг надо! – Он просто махнул рукой. – На полном серьезе – предложил обмен. Только обойму достал сначала да так без нее им и впарил.
– А на какого черта он им? – присаживаясь за стол, поинтересовался я. – Они же музыканты.
– Ну… – с набитым ртом попробовал хоть что-то пояснить мне Джус. – Оружие – оно всегда может пригодиться, а вот купить его без лицензии пилота – это уж фигушки. А этот инструмент можно без проблем. Потом, мне так кажется, и в цене они немного выиграли. И, понимаешь, – откинувшись на стуле и пуская дым в потолок, задумчиво продолжил он, – есть у меня теория, что любой ствол притягивает к себе взрослого мужика, как магнит. Как игрушка притягивает к себе ребенка.
– Да ты теоретик, – хмыкнул я.
– Есть немного, – сыто потягиваясь, заявил Джус. – А это что? – поинтересовался он, указывая на лежащее на столе свернутое платье Илли.
– А это, мой друг, – я снова помрачнел, а на душе кошки заскребли, – все… ну, почти все, что у меня осталось от Иллианны.
Джус сразу стал серьезным и, заглядывая мне в глаза, сказал:
– Дурак ты, Полковник. Все, что у тебя от нее осталось, это память. Светлая память. И пока она живет в ней, да и в моей тоже, – подчеркнул он, – она как бы жива. А это, – он кивнул на платье, – если оно тебе так дорого, лучше спрячь. И спрячь хорошо. Иначе ты можешь разбить дорогое тебе сердце. Я понятно изъясняюсь?
Да уж куда понятней! Я закурил, снова уставившись на звезды. Да, в словах Джуса была своя логика. Жесткая его логика. Но он в отличие от меня не успел так хорошо узнать Илли. Да и умирала она не за него, а за меня. Поймите меня правильно, да, мое сердце за последнее время сильно очерствело. Слишком много близких нам людей мы потеряли на своем пути. Но Илли – она была особой. Она смогла растопить лед в моей душе. И вот этого Джусу не понять.
Я затушил сигарету и спокойно посмотрел на друга.
– Знаешь, в твоих словах есть доля правды, – сказал я, не сводя взгляда с его глаз. – Но она, эта правда, не является для меня абсолютом. Ты многое видел за свою жизнь. Многое мы видели вместе. Я имею в виду – смертей. И ты, и я так и не смогли привыкнуть к ним. Но здесь особый случай. Для меня на сегодня, – я указал рукой на платье, – это и есть моя память. И поэтому оно здесь. Конечно, – я закурил очередную сигарету, – завтра я его уберу. Спрячу. В этом ты прав. Но сегодня позволь мне решать, где ему находиться.
Джус отхлебнул из своего стакана и о чем-то крепко задумался.
Наконец он пришел к какому-то решению и сказал:
– А ты знаешь, я подумал, что и в твоих словах есть смысл. Кстати, – продолжил он и постучал костяшками пальцев по деке гитары, – я за этим и притащил ее к тебе. Мы же так и не помянули Иллианну. Вот я и подумал: помянем по-человечески, а потом ты посвятишь ей свою песню. Ну, ту, что про звездный ветер. А потом, соответственно, и споешь ее. Для нее. Поверь, она услышит!
«А ведь и правда, – подумал я со стыдом. – Мы так и не помянули Илли».
Я молча разлил по стаканам. Мы встали и, не чокаясь, выпили. Один стакан по нашей, русской традиции я наполнил для Илли. Но хлеба в номере не нашлось, и я накрыл стакан ее любимым круассаном.
Поскольку не закусывали, присели и закурили.
