Был бы на свободе, поспрашивал бы знакомых, друзей, соседей или просто прохожих. В камере он чисто патетически связан по рукам и ногам. Лежит, как бревно, и только голову мучает, мозг все больше накаляет. Корней переворачивался с боку на бок, вздыхал и, наконец, сел, спустив вниз ноги и почесывая живот.
– Чего ты там маешься, дружище? Прямо жук навозный. И только. – Подал голос пожилой мужик с нижних нар.– Пришел сам не свой, теперь места себе не находишь. Спускайся вниз, познакомимся, поделишься бедой. Один ум хорошо, два лучше. Все равно тут делать нечего, а так хоть время скоротаем.
Корней спустился. Они сели за стол друг против друга.
– Меня, кстати, Романом зовут. А тебя как кличут? Видать, в оборот следователь берет? – Да надоел уже. Признайся да признайся. В чем я должен признаваться, если не был в городе три месяца и вернулся домой в день задержания? И вообще, я же не кретин похищать или убивать своего сына?! Ладно, жена оказалась неверной и написала фиктивное заявление. При чем тут все остальное? А кличут меня уже тридцать шесть лет Корнеем.
Он рассказал, что произошло дома, о чем узнал от следователя, как он ведет себя и каково на душе после разговора с ним.
– Это они могут. Привыкай. А про жену когда узнал?
– Как зашел в квартиру, так и увидел. Рванул прочь, а у подъезда уже ждут.
– Вот так скорость! Жинка, видать, и сообщила примерное время твоего приезда?!
– Выходит, так.
– Вот так подруга.
– Я так кумекаю, может и к исчезновению сына она каким-то боком имеет отношение. – Потер подбородок сосед по камере.– Как думаешь? Может?
– Теперь уже все возможно, – вздохнул Корней.– Сам иногда так предполагаю. Не зря же она за день до моего появления заявила о пропаже. Хотя, чем черт не шутит?! Вполне возможно совпадение.
Долго беседовали, голова слегка успокоилась. Он брезгливо стал рассматривать голые стены.
– Никогда не думал, что окажусь в тюрьме.
– Это еще не тюрьма, дружок, но условия содержания практически как там. В камере несколько человек. И у каждого своя статья, придурь тоже разная. Слава Богу, сокамерники оказались нормальными. Могли ведь нарваться на ярых зеков.
Тогда б мы с тобой не сидели спокойно за столом, не беседовали по душам. А-то ведь вместе содержатся люди, которые переживают за свою судьбу и за жизнь больше, чем те, кто на свободе.
– Повезло хоть в этом. А то показывают по телевизору: в камерах избивают, унижают и всякое прочее.
– Так оно и есть, Корней. Тогда наблюдай в оба глаза, думай обоими полушариями. Шаг не так ступишь, не то сделаешь, пиши-пропало. Кто не впервой тут, говорили: с ними нельзя заводить разговор первым, а уж тем более подавать руки- не очень разговорчивы и не любят людей из общества, которое презирают. Даже если предлагаешь помощь и поддержку, можешь попасть в немилость.
– Смотрю вот, – подставил руку под подбородок Корней, – на дворец камера мало похожа.
– Этого добра не дождешься. Есть, правда, тут и единичные камеры с удобствами всякими, мылом и туалетной бумагой. Так это для шишек. Не про нашу честь. А что, дома осталось добротное жилье?
– Да так, обычная хрущевка с высокими потолками, но маленькими комнатами, прямо игрушечными. Когда получил, нарадоваться не могли. После съемных квартир показалась райским уголком. Все-таки у каждого по комнате. Никто не мешает. Мебель, как у всех: ковры, посуда, кухонный гарнитур, люстра над столом. По стенам картины, на окнах цвет.
