Ударная комсомольская стройка «Туманность Андромеды». Из цикла «Истории бессмертное движенье» - страница 6

В этом эпизоде весь Веневцев – и рационален, и артистичен одновременно. И азартен к тому же, «хотя внешне спокоен и невозмутим. Чья-нибудь ошибка – и вся работа насмарку, рулон не выдержит натяжения и расползается. Это общее пристальное внимание всей бригады и создает напряженный ритм работы. Кажется, невозможно выделить здесь, кто работает лучше. Но присмотришься к Веневцеву и заметишь, что все его движения – вслепую. Взгляд не контролирует, что делают руки, глаза следят за прокатом. Иногда ребята так, ради эксперимента, чуть-чуть изменят положение какого-нибудь рычага. Веневцев начнет работать и (опять-таки не глядя) вдруг по-доброму проворчит: – Опять проверяете? Ну, давайте, горе-экспериментаторы…» (Там же).

Получается: прямо-таки факир железных дел, когда «автоматизму его движений, заученности всех рабочих приемов удивляются даже люди с солидным стажем. „Но где же творчество?“ – могут возразить мне. А разве высочайший профессионализм – не творчество? Как о личностях творческих чаще говорят о рабочих, которые пишут стихи, рисуют… Веневцев – первокласснейший прокатчик, он – творец в своей области, в своем деле» (Там же).

Неравнодушие и основательность во всем – именно так характеризует сам Виталий Веневцев основные качества, которые должны быть присущи настоящему рабочему человеку: «Я уже назвал одно качество – неумение проходить мимо плохого. А вот второе: уверенность в том, что выбранный тобой жизненный путь – единственно верный. Все, что дорого человеку: любимая профессия, друзья, семья – все мне дал комбинат. Здесь меня встретили с открытой душой ветераны-металлурги, не держа за семью замками профессиональные секреты, доверили бригаду, порекомендовали в партию. Может быть, поэтому с первых дней работы в прокатном появилось чувство уверенности в себе, в своих силах, одним словом, я ощущал себя как рыба в воде» (из статьи Ю. Ишмаева «Каждый и все вместе», «МК» от 10.07.1983 г.).

Корреспондент знал, что у бригадира особые отношения с водной стихией: «Веневцев вспомнил о воде не случайно. Пришли на память слова оператора, снимавшего фильм о Виталии. Увидев его, статного, высокого, у стана, тот воскликнул: „Да это же капитан!“. Но если серьезно, то с морем у Виталия свои отношения – три года проплавал главстаршина Веневцев на Балтике. Может, оттого – четкость приказаний, настойчивость в достижении цели…» (Там же).

А теперь небольшое отступление. Вопрос, о котором при советской власти неравнодушные, похоже, всерьёз задумывались, но о коем не принято было говорить – о рабочей аристократии. Классики марксизма-ленинизма считали эту проблему присущей только уверенному в себе капитализму: «Несомненно, их положение с 1848 г. значительно улучшилось; наилучшим доказательством этого служит то, что в течение более пятнадцати лет не только хозяева были чрезвычайно довольны ими, но и они хозяевами. Они образуют аристократию в рабочем классе; им удалось добиться сравнительно обеспеченного положения, и это они считали окончательным. Это образцовые рабочие господ Лиона Леви и Джиффена, и они на самом деле очень милые, покладистые люди для всякого неглупого капиталиста в отдельности и для класса капиталистов в целом» (из предисловия к книге Фридриха Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», 1882 г.).

Думается, если нехитрым лингвистическим усилием в слове с распространенным «измом» в начале поставить привычное «социал», то впечатление от понурого пейзажа, пожалуй, не изменится. Видимо, не надо никому приводить не такие уж редкие примеры, когда заслуженные представители пролетарского сословия, избранные в депутаты районного (областного, Верховного) Совета послушно голосовали «за» – в единодушном порыве. А токарному (фрезерному и т.д.) станку постепенно стали предпочитать мягкие кресла в зале заседаний. Притом не замечая (или не желая замечать) что их рабочая совесть незаметным физическим процессом капля за каплей испаряется, словно разлитая на столе вода в невыносимо жаркий день.