Под утро Престон снова постучал в мою дверь. Я, вопреки гласу рассудка, открыла. Он выглядел взъерошенным и сердитым.
– Капитан, простите, что я так опозорился.
Я придерживалась за дверную раму: приглашать его за порог не хотелось и слушать, как он оправдывается, не было сил.
– Так, уже поздно…
Престон потеребил ворот оранжевого комбинезона.
– Я совсем не хотел работать в Доме Возврата, – признался он. – Наверное, так всегда бывает, когда ты позор семьи и в Академии что ни ночь плачешь во сне и мочишь постель.
Сжав кулаки, он отвернулся, уставившись в пустынный коридор.
– Мой отец – генерал флота Конгломерата, – тихо сказал он. – Сражался на войне Архипелаго…
Я покусала губу. Я-то воевала в группировке внешников. Конгломерат нас презирал за равнодушие к традициям Старой Земли. В нашей открытости воззрениям других рас, новой философии, новым видам искусства и новым богам они видели безрассудство и наивность. Мы сторонники всеобщего здравоохранения, общественной собственности на ресурсы и инфраструктуру, а они поклоняются свободному рынку, накоплению богатств в частных руках и власти ради власти.
Война была столь же беспощадна, как и бессмысленна, обе стороны натворили зверств, а кончилось ничем.
– Вот как? – самым нейтральным тоном отозвалась я.
Теоретически мы больше не были врагами. Все это осталось в прошлом, у входных ворот перед моим первым судном Возврата. Мы с Клэй – обе из Внешних, а «Злая Собака» была крейсером Конгломерата. Все мы – отверженные и изгнанники. Как все работники Дома Возврата, мы отреклись от родины и нации и остаток дней проживем без истории и без государства, плечом к плечу с прежними противниками выполняя свой долг.
– Отец, когда понял, что я лишился уважения наших кадетов, что меня гоняют и высмеивают, забрал из Академии и записал в Дом Возврата.
– А твой рейс на «Счастливом страннике»?
– Не было, – смущенно признался Престон. – Отец подделал записи.
– Так у тебя никакого опыта?
– Только обучение в Академии.
– И долго ты проучился?
Он уткнулся взглядом в палубу:
– Полгода.
Мне невыносимо захотелось упасть в койку и зарыться лицом в подушку.
– Иди спать, Престон.
– Но…
Я затворила дверь перед его круглыми глазами и раскрытым ртом.
Я дождалась, пока хлопнет дверь его каюты. Потом, прихватив бутылку джина, выскользнула в коридор и отправилась в главный корпус корабля, в ангар у кормы.
Пока наш корабль был военным, в этом ангаре стояли две дюжины одноместных истребителей – маленьких вертких корабликов для атаки на вражеские суда и наземные цели, для перехвата и уничтожения наступающих войск. Теперь во всем огромном пространстве осталась пара стареньких челноков с тепловыми щитами, обожженными атмосферой десятков планет. Блеклая черно-белая обшивка и острые крылья придавали им сходство с пожилыми косатками. Мы их гоняли на планеты с оборудованием и персоналом, избавляя тяжеловесную «Злую Собаку» от трудных посадок на грунт.
В дальнем углу, за последним от двери челноком и штабелем ящиков, я оставила надувной спасательный плотик. От его оранжевого аварийного маяка по стенам гуляли странные тени. Низко пригнувшись, я оттянула брезентовый клапан и влезла в темное нутро. Здесь пахло плесенью и резиной, как в залежавшейся палатке, а посредине грудой валялись оставленные мною старые спасательные одеяла. Скинув сапоги, я легла и натянула их на себя.
