Рябины ветка золотая свисает с нежного пируэта движения соков в своем стволе,
яблоневые плоды дозревают под нисходящими сверху листьями, лишая их
сока. То же самое со смородиной: желтые листья завяли,
красные ягоды блестят, если на них светит солнце.
Блистающие способности человека ограничены:
даже если солнце засветит, он не будет блестеть.
Пробудить солнце в своей душе – стать в этом похожим на
колокольчик в поле, который пробудил в себе фиолетовый цвет.
Писать в одну строчку на тоненьком – четыре миллиметра —
листке бумаги, распростершимся на десятки метро в длину,
чтобы потом тебя кто-нибудь съел,
чтобы ты сам мог съесть все собою написанное
и ощутить это нутром – если не ощутил ни до,
ни во время письма – ощутишь после.
Беспросветность сумерек одиночества даруемого славностью Рождества,
праздника, любого, который приходит,
лишь смутно бросая взгляд на тех, кто по-настоящему страждет,
и упиваясь теми, кто не знает мук —
ибо Праздник сам когда-то страдал и ему тошно смотреть на себе подобных.
Такое состояние: словно море выбросило на берег кита,
а тот запутался в ветках плакучей ивы,
которые почему-то обладали шипами и вдоль которых цвели розы.
Такое состояние, когда хочется говорить все как есть —
но ничего нет и приходится выдумывать.
Все время приходится выдумывать, и тот, кто выдумывает больше,
превосходит того, кто выдумывает меньше.
Прогуливаясь по магазину нужно как можно больше набрать в корзину:
иначе продавец будет возмущенно смотреть, мол,
почему бы не понести все это в руках,
и обрадуется если взять пакет и сложить все это туда.
В этом мире слишком много поэтов – и слишком мало поэзии,
но я ее воскрешу: не качеством слова, не качеством мысли, но чем-то посередине,
между «т» и «о» в слове «то» – там, где и хранится поэзия данного слова,
я нашел свое прибежище и отсюда и буду ее воскрешать.
Я воскрешаю ее прямо сейчас, когда пишу эти строки и когда думаю:
реки счастливое теченье рыже-компотного цвета, что движет ее сквозь леса,
позволяет говорить о «реке» даже в тех местах, где нет воды – но есть идея,
значит идея превыше материи, но
шутки про это будут шутить и после того как все прояснилось.
Ибо люди тупы – а еда для них – тупой юмор,
как еда для гвоздя – тупой молоток, что забивает его все глубже в плоть.
