Большие сбои мировое обществоведение стало давать уже с начала XX века. Оно, например, не увидело и не поняло опасности фашизма – сложной болезни Запада (хотя симптомов этой болезни было достаточно). Оно не увидело и не поняло признаков «бунта этничности», который вспыхнул в конце XX века. Зрение обществоведов было деформировано методологическим фильтром. Мы говорили о мировоззренческой природе этого фильтра – вере в то, что наш мир прост и устроен наподобие математически точной машине. В этой вере мы прятались, как страус, от нарастающей сложности и нестабильности.
Но у нас перестройка и хаос 90-х годов привели к поражению даже и этой механистической рациональности. Важная часть массового сознания была отброшена в зону темных, суеверных, антинаучных взглядов – Просвещение отступило. Но рациональное мышление было подорвано и в сфере профессионального знания, необходимого для жизни городского общества. Без него целый ряд важных угроз становится невидимым, наше традиционное мышление и здравый смысл не настроены на их распознание, поскольку эти угрозы порождены недавно, уже в индустриальную эпоху.
Что значит «мы не знаем общества, в котором живем»? Это как если бы капитан при начинающемся шторме, в зоне рифов, вдруг обнаружил, что на корабле пропали лоции и испорчен компас. Уже к 1988 году стало видно, что перестройка толкает общество к катастрофе – но гуманитарная интеллигенция этого не видела.
Конечно, сильное давление оказал политический интерес. Чтобы сломать такую махину, как государство и хозяйство, надо было сначала испортить инструменты рационального мышления. В рамках нормальной логики и расчета невозможно было оправдать тех разрушительных изменений, которые были навязаны стране со ссылкой на «науку». Сегодня чтение солидных, академических трудов обществоведов перестроечного периода оставляет тяжелое чувство. В них нарушены самые элементарные нормы логического мышления и утрачена способность «взвешивать» явления.
Это выразилось в уходе от осмысления фундаментальных вопросов. Их как будто и не существовало, не было никакой возможности поставить их на обсуждение. Из рассуждений была исключена категория выбора. Говорили не о том, «куда и зачем двигаться», а «каким транспортом» и «с какой скоростью». Безумным был уже сам лозунг перестройки – «Иного не дано!» Как это не дано? С каждого перекрестка идут несколько путей.
Никто не удивляется, а ведь вещь поразительная: ни один из видных экономистов никогда не сказал, что советское хозяйство может быть переделано в рыночную экономику – но тут же требовал его немедленно переделать. Хотя из самой же западной науки следовало, что к успеху могло привести только надстраивание рыночных прелестей на имеющийся фундамент (как в Японии или Китае). Нет, первым делом взорвали фундамент.
Поражали метафоры перестройки. Вспомним, как обществоведы взывали: «Пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка!» – и все аплодировали этому сравнению, хотя были уверены, что в один прыжок эту пропасть перепрыгнуть не удастся. Не дали даже спросить, а зачем вообще нам прыгать в пропасть. Разве где-нибудь кто-то так делает, кроме самоубийц? Предложения «консерваторов» – не прыгать вообще, а построить мост – отвергались с возмущением.
Трагедия в том, что дело было не в злонамеренности экономистов, их прогнозы отражали общую структуру мышления, которая мало в чем изменилась. Академики, экономисты и социологи, предлагали меры, которые были бедствием для миллионов людей и уничтожали огромное национальное богатство, – и не видели опасности. Вот, Н.П. Шмелев утверждал в 1989 году: «Фундаментальный принцип всей нашей административной системы – распределять! Эту систему мы должны решительно сломать».
