Лу жила далековато от школы (дальше, чем она, забралась только Красноперекопская – той вообще надо было добираться до школы на автобусе или идти минут сорок по ужасно криминогенной Балбесовке), в новом высотном доме, который местные называли «свечкой». Обычно Лу выходила из дому за полчаса до уроков, чтоб точно не опоздать, переходила дорогу, шла вдоль стены девятиэтажек, заворачивала во двор, где жила Олеся, а потом они вдвоем шли в школу. Но случались дни, когда все складывалось не по плану – как сегодня.
– А-ай, бля!
На крыльце магазина с высоким крыльцом (его все так называли, другого названия у него не было), держась руками за перила, стояла женщина. Рядом с ней, на ступеньках, лежал костыль и валялась хозяйственная сумка. Лу понимала, что опоздает, если остановится, но и пройти мимо не смогла.
– Вам помочь?
Женщина кивнула. Лу подобрала костыль и подала его женщине. Та неловко ухватилась за него, перенесла вес на перекладину костыля, скрипнула зубами, крякнула:
– У-уй, ебать! – И начала медленно спускаться по лестнице.
Лу подняла сумку, из нее что-то текло – похоже, внутри разбилась бутылка молока. От женщины тошнотворно воняло алкоголем. Лу знала этот запах: однажды им ей в лицо дохнула Олеськина мама, но та была воспитанной и приветливой, а эта… Одета дама была в растянутую футболку, невразумительного вида ветровку и джинсы, узковатые и коротковатые для ее роста и комплекции, из-за чего некрасиво выпирал живот. На ногах – темные, спустившиеся гармошкой носки и летние туфли; одна нога заметно толще другой, видимо, из-за болезни. Лицо у женщины было бугристое, деформированное, а когда она говорила, становилось заметно, что зубов с одной стороны у нее почти нет, видны только розовые скользкие десны.
– Где вы живете? – спросила Лу.
Очевидно, что в одиночку женщина не донесет сумку до дома. Непонятно, почему она вообще додумалась идти за покупками в таком состоянии. И как она взобралась на крыльцо до этого. И зачем. И почему от нее разит спиртным в будний день до обеда. Но задавать такие вопросы неприлично, поэтому Лу спросила только: «Где вы живете?»
– До лавки… до лавки доведи! – пролаяла женщина.
Лу завертела головой. Ближайшая скамейка была в метрах в ста. Лу развернулась в ее сторону и, стараясь идти не слишком быстро, чтоб женщина не отставала, сделала несколько шагов.
– Су-ка! – вдруг рявкнула женщина, сделав шаг. – Сука ебаная! Когда ж ты сдохнешь?
Лу вздрогнула всем телом, но сумку все-таки не выпустила, догадавшись, что речь все-таки не о ней, не о Лу.
– Су-ка! Старая су-ка! Когда ты отъебешься от меня?
Сумка была, по меркам Лу, тяжелая, вдобавок с нее то и дело на ногу капало что-то противное. Скамейка уже маячила впереди, но женщина замотала головой:
– Н-нет! Туда! – И кивнула в сторону дворов.
Передвигались они медленно, и у Лу тянуло в желудке: опоздает, она точно опоздает на урок.
– Никак не сдыхает, сволочь! Каждый день мучит! Тварь! Восемьдесят лет! И не сдохнет! Су-ука! Су-ука!
Женщина орала так, как будто ее тошнило осколками стекла – мат разрывал в кровь глотку.
Лу никогда не ругалась. Да, мальчики и даже девочки в их классе… даже Олеська иногда что-то такое роняла сквозь зубы, когда Лу криво держала зеркальце, но Лу делала вид, что не слышит. Но такого мерзкого мата до этого она не слышала ни разу, ее будто макнули головой даже не в унитаз, а в ужасный балбесовский сортир. Лу старалась не слушать криков, но стоило ей абстрагироваться от реальности, как она теряла бдительность – и на ногу ей тут же капало гадким из сумки.
