И разве может здравомыслящему человеку прийти в голову, что Джозеф Кардоун связан с мафией? Это он-то! Воплощение профессиональной этики! Символ преуспевающей Америки! Кумир Принстона!
Джо сбросил футболку и прошел в парную. Пар был сухим и горячим. Кардоун опустился на скамью и глубоко вдохнул. Вместе с потом уходила гнетущая тяжесть. После двух недель французско-канадской кухни его тело нуждалось в очищении.
Он громко рассмеялся. Жена права: хорошо вновь оказаться дома! Тримейн сказал, что утром в пятницу прилетают Остерманы. Приятно снова повидать Берни и Лейлу. Они не виделись около четырех месяцев, но постоянно звонили друг другу.
* * *
В двухстах пятидесяти милях к югу от Сэддл-Вэлли расположен тот район Вашингтона, который называют Джорджтауном. Каждый день в половине шестого вечера темп жизни Джорджтауна резко меняется. До этого часа все течет размеренно, с аристократическим достоинством и даже изысканностью, после – начинается постепенное ускорение темпа. Жители Джорджтауна – в основном люди богатые и облеченные властью – стремятся к еще большему расширению сферы своего влияния.
После половины шестого они начинают игру.
После половины шестого в Джорджтауне наступает время военных хитростей, тонких ходов и уловок.
Это повторяется ежедневно, за исключением воскресений, когда сильные мира сего подводят итог сделанного за неделю и набираются сил для предстоящих шестидневных баталий.
Да будет свет! И свет приходит. Да будет покой – и покой настает.
Хотя, разумеется, не для всех.
Например, не для Александра Дэнфорта, помощника президента Соединенных Штатов. Помощника без портфеля и без четко очерченного круга служебных обязанностей.
Дэнфорт был связующим звеном между отвечающей за секретность правительственной связи службой безопасности, расположенной в подвалах Белого дома, и отделением Центрального разведывательного управления в местечке Маклин штата Виргиния. Дэнфорт обладал огромным влиянием. Благодаря своему положению он всегда оставался в тени, но с его мнением в Вашингтоне привыкли считаться. Так уж сложилось.
В тот воскресный день Дэнфорт и заместитель директора Центрального разведывательного управления Джордж Грувер сидели в тени развесистого дерева во дворе дома Дэнфорта и смотрели телевизор. Оба пришли к тому же выводу, что и Джон Таннер: завтра утром имя Чарльза Вудворта замелькает на страницах газет.
– Чины госдепартамента за одно утро изведут месячный запас туалетной бумаги, – сказал Дэнфорт.
– Пожалуй… Кто выпустил Эштона в эфир? Он не только глуп, но даже выглядит идиотом. Неумный и скользкий тип. За эту программу отвечает Джон Таннер?
– Да, он.
– Хитрая бестия. Я много бы дал за то, чтобы быть уверенным, что он на нашей стороне, – вздохнул Грувер.
– Фоссет утверждает, что это так. – Они обменялись многозначительными взглядами. – Вы ведь смотрели его личное дело. Разве вы не согласны?
– Нет-нет, согласен. Фоссет прав.
Он редко ошибается.
На столике перед Дэнфортом стояли два телефонных аппарата: один – черный, включенный в переносную розетку на земле, второй – красный, провод к нему тянулся из дома. Красный телефон зажужжал. Дэнфорт поднял трубку.
– Да… Да, Эндрюс. Хорошо… Понятно. Позвоните Фоссету и скажите ему, чтобы он ехал сюда. Лос-Анджелес подтвердил вылет Остерманов? Все без изменений?.. Прекрасно. Мы тоже действуем по плану.
* * *
Бернард Остерман, когда-то студент Нью-йоркского колледжа, набор 1946 года, вынул из пишущей машинки очередную страницу и, бегло просмотрев ее, присоединил к тощей пачке черновика. Затем он поднялся, обошел вокруг продолговатого, напоминающего по форме человеческую почку бассейна и протянул рукопись своей жене Лейле, которая полулежала в шезлонге, подставив солнцу обнаженное тело.
