Украденный фокус. Почему мы страдаем от дефицита внимания и как сосредоточиться на самом важном - страница 11

Я вернулся в пляжный дом около двух ночи. Сравнивал голубое свечение экрана, которое не дает тебе толком расслабиться, и естественное освещение, которое будто говорило: «твой день окончен, пора отдыхать». В доме было пусто. Меня не ждали ни сообщения в мессенджерах, ни электронные письма. Впрочем, может быть, и ждали, но в течение ближайших трех месяцев я не буду этого знать. Я добрался до кровати и погрузился в самый глубокий сон на моей памяти. Проспал я 15 часов кряду.

Неделя прошла в этом мареве релаксации. Я был словно пьян от смеси усталости и покоя. Я сидел в кофейнях и разговаривал с незнакомыми людьми. Я бродил по библиотеке и трем книжным магазинам Провинстауна, выискивая, что бы мне еще почитать. Я съел столько лобстеров, что, если у этого вида когда-нибудь появится сознание, они вспомнят меня как жестокого тирана, уничтожавшего их сородичей в промышленных масштабах. Я прогулялся до места, где 400 лет назад на американскую землю высадились первые британские колонисты: они посмотрели округу, не обнаружили ничего интересного, поплыли дальше и обосновались у Плимутской скалы.

В моем сознании начали всплывать странные вещи. В голове постоянно играли первые строчки песен рубежа 1980–1990-х годов, когда я был совсем мальчишкой. «Cat Among the Pigeons» группы Bros, «The Day We Caught the Train» группы Ocean Colour Scene – я уже давно и думать о них забыл. В отсутствие Spotify послушать их целиком я не мог, поэтому напевал их про себя, гуляя по пляжу. Каждые пару часов меня охватывало незнакомое внутреннее ощущение, и я задавался вопросом: «Что это?» Это было спокойствие. Но я же всего-то и сделал, что не взял с собой две железяки, – почему все обстоит настолько иначе? Казалось, будто я много лет держал на руках двух то и дело заходящихся в коликах младенцев, а теперь их отдали няньке и они пропали с глаз долой вместе со всеми воплями и рвотными позывами.

Для меня все замедлилось. Обычно я просматривал новости примерно раз в час и постоянно находился под капельницей тревожащих фактоидов, пытаясь найти в них какое-то подобие смысла. В Провинстауне я уже не мог этого делать. Каждое утро я покупал три газеты и усаживался читать их, после чего не интересовался происходящим в мире вплоть до завтра. Вместо нескончаемого нагнетания на протяжении целого дня я получал емкую, тщательно отобранную информацию о происходящем, а потом занимался другими делами. В один из дней вскоре после моего приезда стрелок зашел в редакцию газеты в Мэриленде и убил пятерых журналистов. Разумеется, как журналист я принял это близко к сердцу. В обычной жизни я бы сразу получил кучу сообщений от своих друзей, часами сидел бы в соцсетях и постепенно формировал общую картину событий, отсеивая искаженную информацию. В Провинстауне уже на следующий день после расстрела я узнал из газет все, что мне было нужно знать. Печатные издания – а именно их и сделал своей целью стрелок – внезапно показались мне невероятно современным и необходимым всем нам изобретением. Я осознал, что мой привычный режим потребления новостей вызывал панику, а этот новый способ побуждал к трезвому взгляду на вещи.