– Галлюцинации мне как родные уже, – театрально ахает Виктор. – Какое лечение? Я никому их не отдам! С кем я буду по субботам пиво пить?
– Отец, я не успел зайти, вот и все, – успокаивает врача Адриан. – Не плевать мне на тебя.
– А он всегда это говорит, – вскидывает руки Ион. Его серебристые волнистые волосы тоже подпрыгивают и пушатся, как у пуделя. – Всегда! Не плевать мне, но можешь гнить дальше у себя в кабинете, не плевать мне, но медицинский я брошу, не плевать мне, но…
– Ион, у нас к тебе разговор, – встревает Виктор. – Нужны глубокие профессиональные знания. Ты один можешь помочь.
Бирюзовые глаза главного врача перестают метать молнии, хотя выглядит он по-прежнему как бедняга, упавший с электрического стула.
– Ах ты, льстец… подлиза. Какие знания?
– О диссоциативной амнезии. Девочка почему окно разбила? От горя! Парень ее забыл. Вот прям забыл. Не помнит. Все помнит, а ее нет. Нужно, чтобы ты подсказал, как человеку память вернуть.
Ион прокашливается и менторским тоном вещает:
– Обычно диссоциация защищает от избыточных, непереносимых эмоций, у него была какая-то травма?
– Травм там, хоть утопись в них, – отвечаю я, скрещивая руки.
– А не помнит он лишь тебя?
Я поражаюсь, насколько Ион преобразился, когда ему задали профессиональный вопрос. Строгий, умный человек, гордо вздернувший подбородок.
– И некоторые события, – продолжаю я, – но… думаю, и они связаны со мной.
– Похоже на систематизированную амнезию. Это когда больной забывает определенную информацию. Например, о своей семье или конкретном человеке. В данном случае… о тебе.
Ион хмурится, рассматривая мое лицо предельно внимательно и с некой грустью, но затем, окинув взглядом с ног до головы, почему-то смягчается. Словно передумал меня ненавидеть. Да и за что? За окно?
– Причины амнезии бывают разные: катастрофы, аварии, насилие, смерть близких или любое другое событие, эмоционально значимое для пациента. Диссоциация – это раздвоение. Случается что-то из ряда вон выходящее, человек не выдерживает – и бах! Срабатывает механизм психологической защиты, происходит вытеснение и отрицание, реальность как бы игнорируется сознанием, что позволяет человеку справиться с тяжелой ситуацией. Только, как сказал Зигмунд Фрейд, подавленные эмоции никуда не исчезают. Их хоронят заживо, но со временем они обязательно прорвутся наружу в куда более отвратительном виде.
– Гипотетически… – говорит Виктор. – Предположим, да? Если кто-то искусственно вызвал у человека амнезию, скажем, закодировал… как вернуть память обратно?
– Можно попробовать гипноз. – После короткой паузы Ион уточняет: – Стоп, а мы о Чацком, да? Это у него с памятью проблемы? И как ты говоришь? Закодировали? Очень интересно. Ну-ка, ну-ка…
– Сказал же: гипотетически! – отрезает Виктор. – Богатая у вас фантазия, Ион.
Главный врач фыркает и пересекает палату, вытягивает из-под кровати Клыка.
– Вылезай! Кому сказал! Живо ко мне в кабинет, – ругается Ион, пока пациент прячется обратно. – Я сколько мышей разрешил оставить, а? Трех! Не тридцать трех! Это будет долгий разговор. И если я тебя не выпру из клиники, то лишь потому, что я чуткий, понимающий человек с огромным сердцем и ангельским терпением. Вылезай, сказал!
Клык с воплями выползает с другой стороны кровати и убегает в коридор. Ион несется следом. Виктор тоже выходит из палаты: в его кармане истошно лает смартфон, а я знаю, что этот звук – гавканье овчарки – стоит у него на начальника, так что Шестирко торопится ответить на звонок.
