Хорошее закончилось. Дойдя до конца ветки, у большого кирпичного строения с надписью «ЖДЦ», мы отправились назад в город. У первого же жилого дома я собрал мужество в кулак и спросил прямо:
– Всё кончено?
– Ты о чем? – вроде бы удивилась Настя.
– О нас, о наших отношениях. Обо всём.
– С чего ты взял, что всё? Я просто… высказала свои пожелания. Понимаешь? Не больше, ни меньше.
– Хорошо, – меня понесло в гибельные дали – Будет и Европа, будут и университеты. Сделаем.
– Я не настаиваю.
– Но я сделаю.
– Оххх… – но её рука вернулась в мою руку, и дым смолы пусть на минуту, но рассеялся.
– Я сделаю всё, как положено. И будет нам хорошо.
– Да, только хватит, – слабо ответила Настя – Я верю, верю. И помогу тебе.
На этой оптимистической ноте мы и подошли к её дому. Поверить в лучшее было трудно, но я старался – не зная, зачем это нужно.
Уже дома я начал всё обдумывать. Сам формат наших отношений, с постоянным стремлением к недостежимому идеалу, с постоянными сомнениями, был новым для меня. Женя никогда и ни в чём не сомневалась, а шла прямо и четко, достигая поставленных целей. Никакой рефлексии, никаких сомнений, никакой истерики, и никаких непонятных идей.
Но в этой четкости и ясности был свой порок, и очень скоро стало ясно, что если Женя для меня – вся жизнь, то я для неё всего лишь эпизод в жизни. Да, наша жизнь была размеренной и спокойной, и каждое утро дарило любовь и спокойствие. Да, любили друг-друга – как только умеют любить одинокие сердца.
Только вот при выборе между мной и карьерой Женя выбрала карьеру. Так и сказала, как всегда спокойно и тихо: «Понимаешь, Дим, там платят в долларах и дают квартиру. Тем более что Питер – это не Менделеевск, там всё по-другому». И уехала.
Настя же из другого теста. Верная, но мечтательная. Идеалистка, но надежная. Требовательная, но в то же время и уступчивая. Понимающая мои интересы, и поддерживающая кривые литературные опыты. Верящая. Любящая.
Но у каждой любви есть время. И у каждого обожания свои пределы. И кажется, наступил момент, когда любовь начала иссякать. Нет, дело здесь не в требования «поездки в Европу» или чём-то другому – в тоне, которым это было заявлено. Всё отошло на задний план, всё стало пустым и глупым.
И это значит, что любовь умирает, как убитый волк. В оскале белых клыков, в вое, который смешал слова прошлой любви и будущих проклятий, любовь умирает – и проще добить её, чем ждать воскрешения. Добить и забыть, раз и навсегда, словно и не было этого счастья.
Освободителей, 12/блок два
Сессия выдалась тяжелой, и Яна Кувшенко, наша староста, затеяла небольшую вечеринку в честь завершения у себя дома. А поскольку жила она в старой «сталинке» на окраине, то и в просторную квартиру набилась вся группа. Как всегда, вино, пиво, водка.
– Только не так, как в прошлый раз, – попросила Яна, включая музыку.
Но всё началось как обычно. Сначала пили, потом спорили, потом разочаровывались и жаловались. Мы с Котляром и Семенистым заперлись на кухне, где под водку мыслили о грядущей жизни.
– Не, работать у нас – плохая идея, – авторитетно заявил Серый – Денег тут нормальных не заработаешь, а только инфакрты и инсульты. Или синьку.
– Согласен, – поддакнул Семенистый – Никакого смысла тут работать нет. Надо искать за границей.
– Уже сегодня.
– Да, да…
Я спокойно смотрел в окно. Низкие двухэтажные дома, такое же низкое серое небо. Ничто не меняется в наших палестинах, и вряд ли что-то измениться. Остается свет фонарей – но он вечен, как и наши серые улицы.
