Улица убитых - страница 21

– Да, но вы же не станете спорить с тем, что сегодняшняя медицина шагнула дальше, чем сто или двести лет назад. Разумно предположить, что то, что было в порядке вещей тогда, сегодня неприемлемо.

Мальчик никогда не слышал, чтобы его мать выражалась таким образом. Она говорила будто по писанному и таким тоном, что в пору подавать не гуся на большом подносе, а французские сыры, которые, как он слышал, сплошь покрыты плесенью, изъедены сырными червями и пахнут грязными носками.

– Чистая правда, – ответил Виктор. – По-моему, чрезмерная опека вредит детям. Они ведь должны постигать окружающий мир на собственных ошибках. Как вы и ваш муж, как дети моего поколения. Рано или поздно призрачные знания о том, что нельзя трогать горячий чайник, не подкрепленные собственным опытом, окажутся слабее обстоятельств. И тогда жди беды, – он положил салфетку на колени. – Но ваш парнишка не такой. Этот парень пробует жизнь на зуб, в прямом смысле этого слова.

– Что ж, будем надеяться, что жизнь окажется ему по зубам и он их не обломает.

Виктор был единственным, кто не заметил колкости. Они подняли бокалы – все, в том числе Летун – с переливным звоном коснулись бокалами. Очень осторожно, боясь разбить хрупкую посуду. Старик так нервно улыбается, подумал мужчина, посмотрев на старика, должно быть и сам боится разбить. Стаканы дорогущие. Мальчишка сделал короткий глоток. Вино слегка опалило слизистую и согрело горло. Он бы выпил больше, все разом, но знал, что больше вина он не получит, придется растянуть удовольствие.

Это не первый раз, когда он пробовал алкоголь. Когда-то давно отец давал ему попробовать мутную белую жидкость из банки. Противную, кислую на вкус с запахом сгнившей древесной стружки. Тот глоток он мог сравнить с глотком керосина или машинного масла. Тогда он подумал, что отец над ним пошутил и действительно предложил выпить что-то такое. Так мальчишки предлагают выпить мочу или съесть собачье дерьмо. Летун и сам предлагал это другим ребятам. Но потом он понял, что взрослые мужчины действительно пьют это. Пьют по чуть-чуть, жмурясь и рыча. Потом странно разговаривают и засыпают в странным местах.

Отец Летуна не был из тех, кто часто прикладывался к бутылке. Потому что попросту не мог позволить себе такую роскошь, как тратить вечер сначала на опьянение, а потом утро и день на похмелье. За такую точку зрения он пользовался уважением среди лесорубов. Обычно пропустить рюмку-другую он отправлялся в город. Это происходило не чаще, чем раз в месяц. Мальчишка вспомнил лишь два случая, когда отец пил дома. В первый раз, когда кто-то умер. Летун не понял кто именно, он был слишком маленьким. Помнил только, как мать обняла его за плечи дрожащими руками и сказала, чтобы тот не подходил сегодня к папе, потому что кто-то умер.

Второй раз отец набрался дома (как говорили про своих отцов другие мальчишки) совсем недавно. Это случилось погожим солнечным деньком. Он вернулся из города, а точнее из банка, и объявил, что с сегодняшнего дня это земля принадлежит им. Разумеется, не полностью и не окончательно. Внесен только первый взнос. Платить предстоит еще долго, но уже за свою землю. По этому поводу он достал банку, собиравшую пыль на верхнем шкафчике в кухне, и сделал несколько жадных глотков.

Отец никогда не "распускал руки". Возвращаясь в подпитии из города, он наоборот нежно трепал сына за волосы и почти всегда давал купюру. Мальчик прятал их в картонную коробку под кроватью. Он еще не знал, на что конкретно хочет копить. Новый велосипед он быстро расхотел, да и старый хорошо ездит, а кроссовки, о каких мечтал любой парень в его возрасте, синие теннисные туфли с красными полосками, всего за неделю превратились бы у него в черти что. Так пророчила его мама. С таким же успехом, утверждала она, эти деньги проще сжечь. Это звучало убедительно. Поэтому мальчишка решил, что придумает, на что потратит деньги потом. А пока просто будет складывать купюру к купюре и преумножать свое довольно внушительное для одиннадцатилетнего мальчика состояние.