Преподобный Эспозито молча взглянул на него и приподнял бровь, улыбнулся. Потом чуть крепче сжал руку на белом свитере.
–Тебе понравится, – очень тепло и очень мягко произнес он, и Самди заметил, что в пыточной каноник успел еще и побриться, – Я буду часто приходить, если хочешь.
–Будешь, как миленький, если мне понравится, – усмехнулся Самди, – Спорим?
–На белое платье?
Наметанным взглядом человека, которому часто приходится оказываться в незнакомых местах и завтракать в незнакомых кафе, преподобный Эспозито выбрал из заведений на Кафедральной площади одно и уверенно направился туда. Как по волшебству появились сандвичи, круассаны, масло, джем и кофе. Самди вдруг обнаружил, что ужасно голоден.
Перед третьей чашкой кофе он вдруг обратил внимание на человека, который точно так же, как они, пил кофе в кафе напротив, на другой стороне площади. Самди поставил чашку на блюдечко. Заметив его напряженный взгляд, обернулся и Эспозито. И вдруг этот человек поднялся и пошел к ним прямо через Домплатц. Мужчина лет пятидесяти, подтянутый и аккуратный, в строгом дорогом костюме, и как выяснялось по мере его приближения – удивительно красивый, он вызывал у Самди неприятное ощущение беспокойства.
–Доброе утро, вы позволите?
Эспозито поднял глаза, кивнул, но не произнес ни слова.
–Позвольте представиться, Эрвин Краузе, адвокат, – и не давая никакой паузы для ответа, он продолжил, – Ваше преподобие, я бы хотел исповедаться.
Самди медленно поднял глаза и только сейчас заметил под воротничком рубашки Эспозито белую полоску, знак сана. Он сглотнул. Да что же это такое, стоило выбираться в город, если они даже вместе побыть не могут! Но какова человеческая подлость – надеть джинсы и пиджак, засучить рукава, чтобы было видно браслет из резных бусин на запястье… Проклятье, это же четки. Но все равно, белый воротничок он мог бы и дома оставить.
–Не препятствую, молодой человек, – спокойно отозвался каноник, – Кафедрал через площадь, патер Юрген, я не сомневаюсь, на месте, и он, разумеется, не откажет вам в таинстве.
–Я…я не могу исповедаться у патера Юргена, – с запинкой выговорил адвокат.
–Позволено ли мне будет спросить, почему?
–Мы должны беречь патера Юргена.
Лицо Эспозито омрачилось, он быстро глянул на Самди и тот демонстративно отвернулся.
–Сколько вы уже не исповедовались?
–Две недели, – с облегчением произнес Краузе, – Я езжу для этого в Мюнхен и обращаюсь к иезуиту Томазо.
–Я знаю Томазо, – медленно проговорил Эспозито и допил свой кофе, – Идите в кафедрал, я подойду.
Он достал бумажник и заложил в счет купюру. Самди с ненавистью во взгляде провожал глазами стройную фигуру адвоката, который по какой-то причине не может нормально исповедаться. Ринальдо наклонился и протянул руку, взял его ладонь.
–Я скоро.
–У тебя выходной! – простонал Самди, – Патер Юрген его прекрасно исповедует!
–У инквизиции нет выходных, – сказал Эспозито.
–У Конгрегации, – желчно поправил барон.
–Пусть так, – согласился каноник, – Я скоро. Дождись меня, пожалуйста.
–Я буду внутри, – сказал Самди, – Я не стану сидеть на этой витрине в одиночестве.
–Ты барон Суббота, – весело прошептал Эспозито.
–Именно поэтому!
–Прошу тебя, не подслушивай.
–А ты мне все потом расскажешь? – язвительно спросил Самди.
–Разумеется, нет! Это же исповедь.
Упругим шагом свободного человека преподобный Эспозито вошел в кафедрал, а барон Суббота мягко ступил под арку бара, где все словно плавало в янтаре теплого цвета бурбона. Кроме него в неурочный час здесь никого не было. Он взгромоздился на высокий стул у стойки, заказал коктейль и одарил бармена таким тяжелым взглядом, что тот предпочел увеличить дистанцию с одиноким мальчишкой до максимума.
