«Школьники знают это, небось, радуются, паразиты» – такие мысли меня тогда посещали. Но отменять контрольную я не собирался, решил лишь сократить количество заданий на одно. Впереди еще один урок и перемена, по желанию можно будет и на ней выполнять решения или пытаться списать, если кто умеет, а умеют не многие, это я знал, учителю всегда все видно.
Контрольная могла решить судьбу итоговых оценок в четверть для половины учеников, ответственность большая, хотя можно подумать, что мне дела нет до учеников и их оценок, но это не так. Я не хотел видеть у них плохие оценки, не хотел стать злым гением для их аттестата. Ответственность лежала и на мне, ведь оценки – это еще и показатель их готовности, то чему я смог их научить. Хоть и ругал я ленивых медалистов, но даже их топить не собирался, в глубине души питая к ним чувство жалости.
Тогда я вспомнил об этой ученице, Анне, которую многие недолюбливали. Причины такой дискриминации мне не известны. Спокойная, замкнутая, неприметная девочка, что же на нее взъелись все так? Они из неполной семьи, живет без отца, мать зарабатывает мало, а еще и младшая сестра «висит» на матери. Но семейное положение никак не связано со школой и оценками. Многие придирались к ней, считая, что она странная, как не от мира сего, но я так не думал никогда. Геометрию она понимала лучше всех медалистов вместе взятых, но знания ее требовали раскрытия что ли…. Не каждый учитель способен понять и увидеть знания в ученике. Когда я отсутствовал, по причине болезни, мои предметы три недели у них замещали прочие учителя. Так оценки порой очень разнились с теми, что ставил я, знания оценивались иначе. Бедная Анна и вовсе превратилась чуть ли не в двоечницу. Критиковали ее и за почерк плохой, и за «странное мышление» и за плохие знания (хотя как такое могло быть). Я понимал, что у нее отбито желание к учебе как таковой, ведь по многим другим предметам она еле тянула на четверки, в основном имея три балла. Как по цепной реакции учителя ставят слабые оценки ученику или группе учеников, автоматически списывая их в «отстающих», мол, все равно у тебя тройки, одной больше, одной меньше, какая разница? Так и сейчас, бедная Анна, да еще пару учеников зачислены негласным решением в ряды троечников, и выбраться оттуда не имели возможности.
Размышлять и философствовать на эту тему вечно не было возможности, так как время поджимало. Я пошел к своему кабинету, но по пути встретил одну учительницу, перекинулся с ней парой слов, не помню уже о чем, но потерял еще примерно с минуту времени, и уже едва ли не бегом рванул к кабинету.
На секунду застыв, помню, меня смутило подозрительное молчание в классе. Обычно шумные школьники, сейчас не издавали ни звука, тишина поражала. Тогда я решил, что может, они всем классом сбежали с урока. Такое случалось не раз за время моей работы в университете, когда студенты сбегали, особенно с последних уроков. Но даже в школе порой ученики всем классом не ходили на тот или иной урок. Правда, за это им всегда здорово доставалось, и практиковали они это редко. Предположить, что все ушли с итоговой контрольной просто безумно. С рук бы это ни сошло никому. Не заставляя себя долго ждать, я повернул ручку и вошел в класс.
В тишине, и как будто покорные, сидели ученики. На лицах застыло полное спокойствие и показное равнодушие к миру. Абсолютно синхронно встали они со своих мест, поприветствовав меня, таким образом, тут же сели обратно, выполняя все как по команде невидимого дирижера. И снова вопиющая тишина, и концентрация на каждой секунде происходящего. Добрых двадцать пар глаз уставлены на меня, у некоторых аж расширены зрачки, точно у котов на охоте. В воздухе висело чувство ожидания, словно все ждали события, предсказанного еще в Средние века. Что-то натворили, догадался я тогда.
