Он открыл другую папку на своем лэптопе, заполненную множеством мелких фоток. Я поняла, куда он забрался. В воспоминания его детства. Зоуи, социальный работник из агентства, советовала включить и несколько детских снимков. «Покажите, в каких счастливых семьях вы росли», – предложила она. Эйдену понравилась эта идея, и теперь он просматривал старые семейные фотокарточки. Он вообще очень привязан к семье. Часто листая альбомы, он еще и упорядочил их по годам. Какой другой мужчина будет тратить время на подобные занятия? Он высоко ценил семейную историю. Я видела, как он улыбался, просматривая снимки, и меня окатила мощная волна печали.
У меня нет старых семейных фотографий. Уезжая из дома в восемнадцать лет, я взяла с собой несколько снимков, но однажды выбросила их, позволив ярости возобладать над здравым смыслом.
Жаль, что нельзя так же просто избавиться от воспоминаний.
Моррисон-ридж
– О конечно, прекрасно, – сказала мать Стейси моей маме, выглядывая из открытого окна серебристого автомобиля.
Стейси уже вылезла из машины и стояла рядом со мной, закинув на плечо увесистый рюкзачок.
– Тогда все в порядке, – ответила мама. – Я просто подумала, что надо согласовать это с вами, прежде чем мы…
– Простите, я смываюсь! – воскликнула мать Стейси, уже выруливая на дорогу. – Развлекайтесь, девочки!
У меня возникло четкое впечатление, что мать Стейси относится к жизни менее строго, чем моя мама. Мы проводили взглядом скрывшуюся за поворотом машину, и моя мать повернулась к Стейси.
– Меня зовут Нора, – представилась она, протягивая Стейси руку. В детстве моим друзьям предлагалось называть ее «мисс Нора», а моего отца – «мистер Грэхем», но примерно год тому назад обращения изменились. Моя мать выросла в Пенсильвании и, перебравшись в Северную Каролину, так, в сущности, и не восприняла традиции местной культуры обращения к молодым женщинам, поэтому теперь всех звали просто по имени. Сама я еще не успела привыкнуть к этому.
– А меня зовут Стейси, – со смехом восприняв формальную церемонность такого знакомства, ответила Стейси, пожимая руку моей матери.
В школе Стейси казалась мне какой-то другой, хотя я не понимала пока, что же в ней изменилось. По плечам ее по-прежнему рассыпались невероятно блестящие и прямые черные волосы, густая длинная челка едва не касалась ресниц. И сами ресницы, обрамлявшие ее почти черные глаза, отличались поразительной густотой и длиной. Мальчишки в школе не могли отвести глаз от ее фигуры, и сейчас розовая майка и белые шорты великолепно подчеркивали ее достоинства. И хотя на мне был почти такой же наряд – только майка голубая, а не розовая, – я ощущала себя… ну, не то чтобы уродиной, но, честно говоря, невзрачным и тощим, плоскогрудым очкариком. По сравнению с ее волосами моя шевелюра выглядела как буйные заросли, и еще я терпеть не могла усыпавшие мой нос веснушки. Впрочем, кое-что в моей внешности мне нравилось: своеобразные голубые глаза, доставшиеся мне по наследству от семьи Арнетт. Светлые голубые радужки окружали темно-синие, почти черные каемочки. К сожалению, из-за очков этой особенности было почти не видно, но сама-то я, по крайней мере, знала о ней. И тем не менее сейчас, стоя рядом со Стейси и особо ощущая свою невзрачность и худобу, я вдруг пожалела, что пригласила ее, хотя понимала, как это подло с моей стороны. Она же не виновата, что природа не одарила меня такой же красотой.
