Марфа вроде удивилась словам. Отсморкав сопли, вскочила и метнулась к столу:
– Что ж ты без закуски-то? У меня там огурчики оставались… Вроде, не всё гости-то сожрали.
Зашлепав босыми ногами, ушла в сени. Иван Николаев, бывший боец Красной Армии, сидел и думал. Хмель не спешил выгнать из головы тяжкие думы, а долгожданной легкости не приходило. Он ведь и сам, когда был на белогвардейском фронте, выезжал в деревни, чтобы собрать зерно и фураж для роты. Ну, чего там греха таить, деревенские бабы старались ублажить солдатиков как могли – и самогончиком поили, себя не жалели. Он с сослуживцами только похохатывал, но не отказывался. Только никак не думал, что в губернии, не затронутой войной, его супружница тоже кого-то ублажает. Ревности не было. Может, когда-то он и любил Марфу, но когда это было? Да и женился не от большой любви, а потому что у девки пузо на глаза лезло. Ждали сына, но, поднимая мешок с мукой, Марфа надорвалась и скинула. А сейчас это была не жена, чужой человек. «А что бы было, если бы робетенок родился? И на службу бы царскую не пошел? – в который раз спросил себя Иван и сам же ответил: – А было бы все то же самое, только хуже!»
Службы в армии Иван Николаев не боялся, ждал с нетерпением. Как лось, здоровый, грамоте обучен – не пропаду! Сосед, дядька Кондрат, отслужив семь лет за Веру, Царя и Отечество, пришел из японского плена с огромным сундуком всякого добра, парой медалей, определился на службу в полицию – работать не надо, а жалованье, хлебные и обмундирование идет как фельдфебелю. Сейчас дядька был бы в отставке, посиживал бы на печи за казенный счет, если бы не расстреляли его в семнадцатом году. Помнится, перед отправкой, успокаивая ревущую Марфу, небрежно цедил сквозь зубы: «Ну, дура, послужу, денег скоплю. Что там семь лет? Зато, как вернусь, коня купим, избу новую поставим. А тебя к лучшим дохтурам отвезу! Будешь рожать, как корова справная! Вон, давай на косяке зарубку сделаем. Смотри – щас девятьсот седьмой год. Семь зарубок – будет четырнадцатый. Вот к сентябрю и приду!» Но вместо сентября случился август, а там… Иван, сам того не осознавая, стал бубнить под нос:
– Брала русская бригада
Галицийские поля,
И достались мне в награду
Два железных костыля….
«Ну, вроде бы проняло!» – с удовлетворением подумал он, почувствовав, что самогонка, хоть и с запозданием, но вдарила-таки по мозгам. Песню эту можно петь лишь после хорошей выпивки. В Галиции от их полка остался батальон. Их с Лешкой Курмановым, другом и земляком, к наградам представили. Лешка, стервец, хоть и моложе годами и службу начал только в двенадцатом, но получил крест и лычки младшего унтер-офицера, а ему досталась георгиевская медаль. Ну, с другой-то стороны, Алексей заслужил – когда убило взводного командира, Лешка повел их в атаку. Свой крест Иван получил позже.
– Из села мы трое вышли,
Трое первых на селе.
И остались в Перемышле
Двое гнить в сырой земле.
А гнить в чужой земле осталось не двое-трое, а поболе. А сколько в своей земле сгноили, лучше не думать. Иван, проливая мимо, все-таки налил себе еще один стакан. Еле-еле сумел удержать его обеими руками, подумав: «Ну, наступила мирная жизнь, едрит ее в дышло!» – выпил и, уронив голову на стол, обеспамятствовал.
Декрет ВЦИК РСФСР от 21 марта 1921 г. «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом» (Печатается в сокращении)
