Аяна нанесла шестую черточку на борту лодки и поморщилась. От блеска воды болели глаза, она нехотя посматривала по сторонам. Лодка всё больше брала на северо-восток, стало быть, лодка обходит Асцию и её каменный рукав. В этот день путница снова взялась за охоту, рыбу ловила каждый день, затем разделывала её и тонкими кусочками сушила на солнце. Голод отступал быстро, усиливая жажду до головокружения, до навязчивого желания выпить бурдюк одним залпом или напиться морской воды.
– Самое время удариться в панику, – шептала Аяна, наблюдая стайку дельфинов.
Десятая черта на борту смотрелась пугающе. Она несколько раз пересчитала дни и усомнилась в правильности отметок. Аппетит пропал, жажда стала нестерпимой, у неё слабели тело и разум. Ей начали видеться корабли, она дула в рожок до изнеможения, почти приближалась к спасительным бортам и падала от бессилия назад, в лодку.
Ночью видения закончились, Аяна признала, что была неправа, её стратегия выживания в корне ошибочная. Теперь она целый день куталась в парусину, чтобы кожа не теряла влагу. На обломок мачты прикрепила длинный сигнальный флажок, а кусочки рыбы заглатывала не жуя, чтобы не тратить слюну. Воду расходовала только на то, чтобы смочить губы и горло. Это даст ей несколько дополнительных дней пути.
При всей бережливости на двадцатый день вода закончилась. Аяна слизнула последние капли и принялась ждать. Надолго она проваливалась в тягучее бессознательное состояние, где не было ни снов, ни жажды, ни боли, ни отчаяния. Тело будто отделилось от сознания, его не было, немного непривычно, но так легко, будто освободилась от какой-то лишней детали. С ней остались только непривычные ощущения полёта, успокоения и тишины.
А потом она почувствовала нарастающий шум в ушах и непривычную влагу на губах. В глотку вливались почти незнакомые ощущения, это вода, она прохладная, пресная, почти сладкая. Девушка захлебнулась и закашлялась, но подняла руку, вцепилась в плошку с водой и втянула сразу всю влагу. Ей мало, так мало, что те несколько глотков не спасение, а яд.
– Воды!
Ей нужно ещё, в костях ломка, будто не хватает воздуха. Аяна с болью открыла глаза, маленькие щелки, ничего не разобрать в этом странном мире. Он заполнен чужим лицом, оно совсем близко, у него чёрные глаза и родинка на переносице.
– Воды!
Глаза юноши вспыхнули, он коснулся губами её глаз и громко застонал. Никак не разобрать, что он делает, но движения его ускорились, он закричал и счастливо завис над её лицом.
– Воды!
– Итель, не давай ей больше воды. Она придёт в себя и перережет тебе глотку, – раздался громкий окрик.
– Хватит, парень. Трижды уже потешился.
– Пусть тешится, она у него первая. Оши даст ему только после замужества, а до того ещё года два, – смеялся мужчина.
Язык отличался от ригоронского и алесцийского, Аяна узнала речь. Отец, заботясь о воспитании детей, обязал всех освоить иноземные языки. Давались они тяжело, дети увиливали от наставников и всячески избегали новых знаний. Но, если старших сыновей лично экзаменовал отец, то младшие дети и в этом получили послабление. Девочки не выучили бы даже основ гралийского языка, если бы не лучший учитель – Родион. Он решился вести личный дневник, так и объявил на семейном ужине. Охота за его дневником стала лучшим развлечением младших детей, девочки и близнецы с ног сбились, разыскивая сакральную тетрадь, рассорились и подрались, но в итоге отыскали несколько страниц убористого мелкого шрифта. И был он на гралийском.
