– Франц! – окликнул садовника Брюс. – Собирать росу для меня больше не нужно.
Он встал из кресла и пошёл вдоль главной аллеи. Теперь он размышлял о Елизавете Петровне, дочери Петра Первого. Он полагал заранее, ещё при восшествии на престол Екатерины, что начинания Петра Алексеевича Державнейшего пойдут прахом. Екатерина и опиралась-то на старую петровскую гвардию: А.Д. Меншиков, П.А. Толстой, П.И. Ягужинский и Феофан Прокопович. Но что она ведала? Предавалась празднествам слишком, а Алексашка с Петром Вторым, совсем юнцом, заигрывать стал, дочь свою Марию «подкладывать». По этой же дорожке прошёл князь А.Г. Долгоруков со своей Катенькой. Ну и докатились. Сначала Меншикова с семьёй в Сибирь, потом и других – всю компанию интриганов. Ладно хоть за Глинки, которые купил у Долгорукова, сразу деньги сполна отдал. Не хотелось бы умирать должником. Но и дождаться воцарения своей любимицы, умницы и красавицы Елизаветы не судьба, видать. Что ж, во всяком случае, он-то, Яков Вилимович, вовремя подал в отставку. Не хотел участвовать в политической игре. Да и возраст не тот, силы не те, а главное, хозяева России не те. Вот наградила Екатерина «фельдмаршалом» и… забыла. И все забыли. И слава Богу!
Можно ли считать позицию этакую отступничеством? Вряд ли. Да, человек он мягкого, вернее, спокойного нрава. Ни честолюбием излишним, ни завистью, ни жадностью не обременен. Кроме того, он – лютеранин, на рожон, как русские, лезть не любил! А убеждения свои отстаивал бесстрашно. И воевал геройски. Главное – не воровал! Алексашка Меншиков недолюбливал. Взаимно. Он, светлейший, хоть и дразнился, показывая длинный нос Якова Вилимовича, побаивался: вдруг порчу какую наведёт.
Чинами и званиями батюшкой-самодержцем Петром Брюс обижен не был. После Полтавы орден Андрея Первозванного был пожалован. Большая честь! Главный орден России, и он, шотландец Брюс, награду сию одним из первых получил. После Северной войны был титулован в графское достоинство. Хотел ему император даже чин тайного советника дать, но Яков кое-как вежливо отказался. Не любил он совещания-заседания, подписи под «политесными» бумагами ставить. И так ведь сенатором прослужил, да и дипломатом немного. Если честно, заседания Сената, бывало, прогуливал. То раздвоение себе учинял, то глаза отводил. И подпись его на бумагах «нечистых» не осталась. Бывает, гневается государь: «Почто не подписал?». А он: «Да вот она». А потом и исчезает подпись-то! Но Президентом Берг-коллегии исправно прослужил. Нравилось инженерные, горнорудные, металлоплавильные дела обустраивать. Он – слуга государева дела, а не холуй царский!
Уйдя в отставку, Яков Вилимович заскучал. Он – человек, кипящий энергией. Но бесстрастный, в отличие от любимого Петра Алексеевича. Поселился он, переехав из Петербурга в Москву, с Марфушкой в Немецкой слободе, в старом своём доме. Да не обустроишь в городском доме ни лабораторию, ни обсерваторию. А без них никак. Но повезло: сенатор Долгоруков продавал свое подмосковное имение в Глинках. Ха, из воспитателей Петра Второго в тести к нему наметил! Яков Вилимович скорейшим образом оформил сделку купли-продажи. Усадьба-то близко, в сорока двух верстах от Москвы. Хоть барский дом и хозпостройки все пришли в негодность, энергичного Брюса сие обстоятельство не смущало. Он всё перестроил по-своему, на современный лад, в европейском стиле. И главный усадебный дом, и парк. Ему не нужны архитекторы, ему нужны покой и секретность.
